Название: Час Ворона
Фандом: Отблески Этерны
Жанр: джен, AU, ангст, харт-комфорт
Дисклеймер: все права на мир и героев принадлежат В. В. Камше
От автора: написано на заявку Круга Молний Рокэ Алва. Казнь всё же состоится для  Mutineer

читать дальше
- Слушайте его величество! - Голос пристава гулко раскатился под высокими сводами зала суда.
Робер Эпинэ предпочёл бы не слышать. И не видеть. Быть свидетелем подлости - мерзко. Быть свидетелем того, как подлость совершает твой пока ещё друг - невыносимо. Даже если ты, лично ты лез из кожи вон, чтобы эту подлость предотвратить.
- Рокэ Алва, глава Дома Ветра! - Альдо заговорил слишком быстро, скомкав предписанную ритуалом торжественную паузу. - Эории Великой Талигойи признали тебя виновным. Ты ответишь за свои преступления сполна.
Кэналлийский Ворон смотрел в окно. Косой солнечный луч гладил его щёку. Тёплый свет прятал следы усталости, смягчал резкость черт, и лицо герцога казалось безмятежным и удивительно молодым. Если бы не цепи, его можно было бы принять за нерадивого унара, замечтавшегося посреди скучного урока, но никак не за подсудимого, чья судьба решилась в эту минуту.
Не дождавшись в ответ ни слова, ни движения, Альдо продолжал:
- Согласно кодексу Доминика, эорий, осуждённый Высоким Судом, имеет право на смерть от собственной руки. Тебе надлежит выбрать между клинком и ядом.
Только теперь Алва перевёл взгляд на Ракана. Медленная, презрительная улыбка искривила сухие губы.
- Хотите, чтобы я сделал за вас грязную работу? Не выйдет, молодой человек. Я понимаю, что вы были бы рады свалить на меня ответственность за итоги этого представления, но помогать вам я не намерен. Вам придётся самому довести дело до конца, если не боитесь замарать руки... и штаны.
Альдо скрипнул зубами, но сдержался, только на скулах загорелись пунцовые пятна, будто слова Ворона обладали силой пощёчин.
- Благородные эории, - сдавленным от ярости голосом проговорил он, - и вы, господа послы, будьте свидетелями, что осуждённый отказался от милости, дарованной ему законом Талигойи. Да будет так! Рокэ Алва умрёт от стрел, как подобает эорию из Дома Ветра, на пятый день, считая от этого. Мы сказали, а вы слышали.
Робер сцепил пальцы в замок, приказывая себе успокоиться. Он сглупил, позволив Альдо усомниться в своей верности, но об этом поздно жалеть. Придётся действовать как можно осторожнее. Сорок человек, и старый клён на Шляпной улице, и конь, которого ещё нужно купить... Лэйе Астрапэ, пусть этого окажется достаточно!



***

День казни выдался пасмурным и тоскливым. Небо не проявляло никакого интереса к предстоящему историческому событию, равнодушно скрывшись за плотной стеной туч. Зарядивший с ночи сырой снег частично перешёл в крупный холодный дождь, мостовые покрылись скользкой серой коркой, грозя неосторожным пешеходам ушибами и разбитыми носами. Ездить верхом было и вовсе небезопасно. Несмотря на зимние, подбитые шипами подковы, по дороге к дворцу Дракко дважды спотыкался, и лишь безупречное чувство равновесия позволило Эпинэ удержаться в седле. Что ж, и это на руку - Алва непревзойдённый наездник, ему падение не грозит, а вот преследователям придётся туго.
Входя в кабинет сюзерена, Робер был взвинчен до предела и одновременно спокоен. Наверное, так чувствует себя заряженный арбалет, поставленный на стопор в ожидании выстрела. Последние две ночи он провёл на ногах, зато они всё успели. Люди Карваля ждали в условленных местах, перекрывая пять вероятных маршрутов, по которым могли повезти осуждённого. Ждал своего часа подпиленный клён на Шляпной улице. Ждал в стойле неподалёку от городских ворот гнедой мориск-полукровка - сытый, весёлый и готовый к долгой скачке. По очередной прихоти Альдо казнь должна была состояться не утром, а на закате, чему Робер был искренне рад - зимой смеркается быстро, а в темноте куда легче оторваться от погони.
Часы в приёмной пробили три раза. Альдо сидел за столом, разглядывая какую-то бумагу. Судя по отрешённому взгляду, мысли его витали далеко от договоров, указов и манифестов.
- Как погода? - спросил он, не поднимая головы.
- Хуже не бывает, - правдиво ответил Робер. - Дождь со снегом, холод, слякоть... Я расставил солдат вокруг Занхи, но если так пойдёт, они превратятся в сосульки ещё до нашего приезда.
- Можешь отпустить их греться, - Альдо свернул бумагу и бросил на стол. - Я передумал. Казнь состоится прямо в Багерлее.
Роберу показалось, что пол качнулся под ногами. Первым его побуждением было ухватиться за угол стола, но он сдержался.
- Почему? - он чудом сумел сохранить небрежный тон, проглотив готовое сорваться с языка проклятие.
Альдо досадливо повёл плечом.
- Надо смотреть правде в глаза, Робер. Мы не сможем удержать город от волнений, если казним Алву прилюдно. И мы не можем позволить, чтобы нас очередной раз ткнули носом в лужу - а так и будет, если мы не справимся с возмущённой толпой. Проклятый Ворон всё обращает в свою пользу. При Олларах он был живой легендой, из зала суда вышел героем, а публичная казнь превратила бы его в мученика. Этого я не допущу. Алва нужен мне мёртвым, а не невинно убиенным.
Иноходец слушал его, чувствуя, как в груди сжимается тугой холодный комок. Злодейка-судьба повернулась задом и лягнула без промаха. Неужели всё было напрасно?
- Мне кажется, ты преувеличиваешь его влияние на людей, - Один Леворукий знает, как ему удалось произнести эти слова беспечно и в то же время насмешливо.
- Вот как? - Альдо быстро повернулся к нему, голубые глаза жёстко и холодно впились в лицо Робера. - Тогда почему ты проголосовал за его невиновность?
Все силы потребовались Эпинэ, чтобы не отвести глаз. Значит, это его неосторожность заставила Альдо в последний день изменить место казни. Вот так и рушатся великие планы из-за одного опрометчивого слова. Какая закатная тварь дёрнула его подать голос в защиту обречённого, пренебрегая здравым смыслом ради секундного приступа совести?
Тяжёлый, требовательный взгляд сюзерена. Он не знает, что ты готовил побег, ещё не знает, но если ты не ответишь немедленно, смутная догадка превратится в подозрение. Он поймёт, если ты солжёшь, - значит, лгать нельзя.
- Потому что это действительно так. Нельзя судить подданного за верность королю, а солдата - за то, что он проливал кровь. Все прочие обвинения не стоят кошачьего хвоста, после признания Оллара твои законники выглядели как конокрады, пойманные на горячем. Это не суд, а посмешище.
- Посмешищем будем мы, если поставим уловки крючкотворов превыше блага целой страны, - Альдо выпрямился, глаза его немного потеплели. Поверил. - Робер, я отдаю должное твоей честности, но смерть Ворона нужна Великой Талигойе. Ты не крестьянин, судящийся с соседом за козу. Ты мой маршал, а маршал не вправе забывать об истинных нуждах государства. Рокэ Алва - наш враг и будет уничтожен, как враг, без сожалений и без колебаний. Отправь кого-нибудь снять оцепление с Занхи и собирайся. В Багерлее уже ждут.



***

Для казни был выбран один из тюремных дворов. Вымощенная белым известняком площадка в окружении каменных стен, серый клочок неба над головой, серые лужи на старых щербатых плитах, отполированных ногами тысяч узников. С трёх сторон двор окружала крытая галерея для стражников, поднятая на высоту в полтора человеческих роста. Эории из вассальных фамилий и свита заняли боковые места, для анакса и трёх Повелителей были приготовлены кресла посередине, точно напротив столба, врытого под противоположной стеной.
Плащ не спасал, промозглая сырость проникала под одежду. Ричард нахохлился в кресле, пряча заледеневшие руки в рукава. Он искренне пытался убедить себя, что дрожит от холода, и только от холода.
Напрасно Алва отказался от права эория. Он любил делать всё красиво, и Альдо готов был подарить ему красивую смерть. Но Ворон предпочёл огрызнуться напоследок - и вот к чему это привело. Вместо торжественного величия Гальтарского дворца - угрюмый каменный мешок. Вместо мрамора и ковров - подёрнутые льдом лужи под ногами. Вместо драгоценного кубка или сверкающего на бархате клинка - деревянный столб с цепями...
Святой Алан, как же холодно! Пробирает до самых костей, да ещё и предплечье разнылось - памятка о дуэли с Приддом. Дикон покосился налево. Повелитель Волн сидел по другую сторону от сюзерена, невозмутимый и хладнокровный, как та глубоководная гадина, что заменяла ему герб. Проклятый Спрут! Из-за него всё чуть не сорвалось, но нет худа без добра. Теперь, когда Придд показал свою истинную суть, ни Альдо, ни Робер не поверят словам предателя и подлеца.
Робер сидел справа и казался столь же спокойным, но Окделл заметил, как в глазах Первого маршала мелькнула бессильная горечь. Он тоже голосовал за оправдание, вспомнил Дикон. Но ему простительно проявить слабость, он ещё чувствует себя в долгу за "суд Бакры". Повелитель Молний не понимает, что Ворон пощадил его из прихоти, не из милосердия. "Да свершится чья-нибудь воля..."
- Да свершится воля Создателя! - ворвался в сознание возглас пристава, как отражение собственных мыслей Дика. - Введите осуждённого.
Решётка под левой галереей распахнулась, открывая тёмный провал коридора. Первым вышел капитан тюремной стражи, рядом с ним семенил монах в неизменном сером балахоне, следом, по двое в ряд, выступали восемь гимнетов в чёрных одеждах, с колчанами на плечах. За ними двое стражников вели Ворона, замыкал шествие Карваль со своими людьми, но их Дик уже не заметил. Его внимание было приковано к герцогу.
Рокэ Алва шёл неторопливым лёгким шагом, высоко подняв голову и не глядя по сторонам. С него сняли кандалы, но руки связали за спиной, и это было правильно. Как и конвой с обнажёнными мечами наготове. Никто из видевших Ворона в бою не счёл бы эти предосторожности чрезмерными.
Ричард смотрел на своего бывшего эра, отчётливо сознавая, что видит его в последний раз. Он хотел запомнить его таким, побеждённым, но не униженным, с достоинством принявшим свою судьбу. Рокэ был по-прежнему хорош собой, и никогда ещё его красота не выглядела такой вызывающей, как в этом унылом месте, в окружении солдат, похожих на мокрых стервятников. Чёрные волосы кэналлийца были аккуратно причёсаны, впалые щёки гладко выбриты, на чёрном сукне мундира - ни единой пылинки, как будто Алва шёл на парад, а не на смерть. В тусклом свете угасающего дня глаза Повелителя Ветров горели такой неистовой синевой, словно всё сияние неба, отвернувшегося сегодня от земли, сосредоточилось в них. На спокойном, чуть скучающем лице не было заметно ни следа бессонницы, и Ричард против воли восхитился. Поистине, нужно быть Вороном, чтобы суметь выспаться в ночь перед собственной казнью!
Процессия остановилась напротив анакса. Гимнеты выстроились цепочкой справа, солдаты Карваля - слева, и капитан стражи разрезал верёвки на запястьях узника. Разминая затёкшие руки, Алва бесстрастно оглядел тесный двор, где должна была закончиться его жизнь, скользнул взглядом по собравшимся людям, не задержавшись ни на одном лице. Не спеша расстегнул пуговицы, снял маршальский мундир и отдал его монаху, оставшись в простой белой рубашке. Привычным движением поправил манжеты и, не дожидаясь конвоиров, сам направился к столбу.
Стражники справились с делом быстро и ловко. Ворона привязали, стянув руки позади столба, и опоясали цепью с замком. Вторая цепь обхватила колени осуждённого, полностью лишив его возможности пошевелиться. Дик невольно прикусил губы. Алва сам виноват, но Повелитель Ветров не должен умирать связанным, как овца под ножом мясника! Позор эория - позор Талигойи. Если бы Ворон был истинным человеком Чести, он выбрал бы более достойный конец. Но ужалить победителя в последний раз оказалось для него важнее...
Как холодно... Как он терпит этот холод, он, рождённый на берегу тёплого моря, среди цветущих рощ и виноградников Кэналлоа? Дождь мешается со снегом, снежинки блестят на чёрных волосах, светлыми крапинками тают на рубашке, цепи покрыты мелким бисером капель. Слишком много снега, слишком мало воды, чтобы смыть кровь. Она останется здесь - красными пятнами на белых плитах, пока не утратит живое тепло и не превратится в лёд... Лёд и пепел. Лёд и пепел, с гор обвал... какие там были дальше слова? Почему простые, затверженные наизусть строчки вдруг выскользнули из памяти?
Лёд и пепел. Лёд одиночества и пепел усталости в синих равнодушных глазах. Он не смотрит на судей, не смотрит на палачей - взгляд уходит вверх, туда, где над кромкой зубчатой стены ползут бесконечные тучи и кружит, кружит чёрная птица, словно замурованная в квадрате серого зимнего неба... Серое небо Варасты... Чёрные и золотистые перья на колючих ветвях, кровавая россыпь ягод... Знамение оказалось лживым. Золотой орлан Талигойи всё-таки сломал крылья ворону Талига.
- ...и да свершится правосудие!
Дик тряхнул головой, возвращаясь в настоящее. Уже? Когда они успели зачитать приговор? Лучники быстро перестраиваются в шеренгу, капитан становится сбоку, в его руке - платок... Что ж, пусть. Чем быстрее, тем лучше.
Монах мелким суетливым шагом приблизился к осуждённому. Только сейчас Дик узнал его - это был Пьетро. Конечно, кардинал Левий не преминул прислать на казнь своего соглядатая. Но здесь не Высокий Суд, здесь агарисский заяц никого не сможет оболгать и ничем не навредит.
- Создатель в милости Своей заповедал нам, смиренным служителям Его, исповедовать грешников и утешать обречённых на смертном рубеже, - забубнил молодой священник. - Примете ли вы от меня последнее напутствие, или предпочитаете, чтобы это сделал ваш духовник?
- Брат мой, - вежливо ответил Ворон, - во-первых, я принадлежу к олларианской церкви. Во-вторых, духовника у меня нет и никогда не было. В-третьих, единственный представитель вашего сословия, с которым я был бы не прочь побеседовать напоследок, находится за много хорн от нас, и я оказал бы ему дурную услугу, пригласив его сюда. Видите ли, он, как и я, не любит ызаргов, а в Варасте их всё-таки меньше, чем в нынешней столице.
Пьетро сокрушённо покачал головой.
- Сердце ваше ожесточено на обвинителей, но Создателю открыты все дела и помыслы детей Его - и добрые, и злые; и не будут забыты Им ни грехи, ни подвиги. Положитесь же на милосердие Его и простите тех, чьи руки совершат над вами приговор.
Алва смерил взглядом строй лучников, и знакомая усмешка дрогнула на усталом лице.
- Простить? С какой стати?
- Так положено, - растерянно проговорил монашек, - Даруйте им прощение, ибо они лишь слуги земного суда и не своей волей должны пролить вашу кровь.
Трудно пожать плечами, когда связаны руки, но у Алвы это получилось очень выразительно.
- Я не просил прощения у тех, кого убивал, и не советую этим достойным людям обзаводиться такой глупой привычкой. Если их будет мучить совесть, пусть напьются за счёт своего анакса. Поверьте, это действует лучше всякого отпущения грехов.
- Хватит! - резко сказал Альдо. - Благочестивый брат, не тратьте сил, этот преступник не стоит ваших увещеваний. Рокэ Алва из Кэналлоа, есть ли у тебя последняя просьба или пожелание? Даю слово анакса, что исполню её, если она не противоречит законам Талигойи и законам Чести.
Рокэ вскинул голову. Синий, как у самой смерти, взгляд прошёлся по галерее, и Ричард ощутил, как стынет в жилах кровь. Что если этот сумасшедший вызовет Альдо на поединок? Да нет, не может быть, закон этого не допустит. Ракан вправе принять вызов только от Ракана, равный - от равного...
Алва снова улыбнулся, но глаза цвета южного моря смотрели по-прежнему холодно и страшно.
- Мне не о чем просить благородных эориев, - издевка в последних словах была тонкой, как лезвие стилета. - Правда, я мог бы пожелать, чтобы кто-нибудь позаботился о моём коне, но Моро и так находится в хороших руках, а вам, господин самозваный анакс, я не доверил бы даже хромого бакранского козла.
Дик онемел от негодования. Обида за сюзерена на миг вытеснила и страх, и предательскую жалость. Альдо сидел неподвижно, выпрямив спину, но лицо у него пылало. Как большинство светловолосых людей, он слишком легко краснел. Робер на секунду поднял голову, поймав взгляд Рокэ, и снова потупился.
- Что ж... - Альдо подался вперёд, его голос яростно зазвенел. - Именем Великой Талигойи и во имя её - исполняйте!
- Стрелы! - скомандовал капитан, и восемь стрел легли на тетивы. Дикон до хруста сжал кулаки, сердце без спроса ухнуло вниз. Когда расстреливали Оскара, он закрыл глаза, но теперь у него нет права даже на эту слабость. Он должен видеть всё до конца.
Альдо застыл в кресле, сверля взглядом неподвижную фигуру у столба. Придд чуть откинулся на сиденье, скрестив руки на груди. Эпинэ скомкал в руке платок, на ткани пестрели кровавые следы - у Иноходца опять открылась рана на запястье, что за напасть...
- На прицел! - рука с платком поднялась. Гимнеты натянули луки. Тусклый зимний свет блеснул на отточенных наконечниках. Искусство стрельбы из лука давно кануло в прошлое, превратившись из обязательного воинского умения в забаву для детей и дам. Гимнетов, способных управляться с древним оружием, искали по всем ротам и едва набрали требуемое число. Может, они и плохие стрелки, но с двадцати пяти шагов не промахнётся даже новичок...
Ворон смотрел в лицо палачам, чуть прищурив дерзкие синие глаза. Брат Пьетро, отступив в сторону, зашептал молитву, воздевая руки к плачущим облакам. У Дика вдруг перехватило горло, он задохнулся и судорожно глотнул сырой туманный воздух.
Платок взметнулся и упал, но за миг до этого сверху вниз, наперерез стрелкам, метнулась чёрная крылатая тень. Хриплый птичий вопль заставил людей вздрогнуть. Кто-то из гимнетов спустил тетиву раньше времени, кто-то дёрнулся от неожиданности, и вместо красивого залпа стрелы свистнули вразнобой, почти неприцельно.
Большая птица с гладким иссиня-чёрным оперением захлопала крыльями, налетая на Пьетро, монах испуганно попятился, заслоняясь руками. Дикон обомлел - ворон! Горный ворон, питомец Ги Ариго! Резкое карканье снова разорвало оглушённую тишину, птица взвилась над стеной и исчезла.
- Чудо... - всхлипнул кто-то на левой галерее. - Чудо...
Робер Эпинэ выругался сквозь зубы, грубо и безнадёжно. Ричард проследил его взгляд и обмер.
Глаза Рокэ были открыты. Проклятый ворон всё-таки помешал лучникам, из восьми стрел только четыре попали в цель. Первая скользнула по виску приговорённого, оцарапала кожу и отсекла прядь волос. Вторая пробила левое плечо, третья и четвёртая ударили в грудь - но он ещё жил. Пронзённый стрелами, пригвождённый ими к столбу - он жил, и это было страшнее всего, что видел Дик на своём недолгом веку.
Собираясь в Багерлее, он готовился к тяжёлому зрелищу. Герцог Алва, несмотря на все свои преступления, не был ему чужим, и Ричард понимал, что смотреть на его смерть будет... наверное, больно. Но ему и в голову не приходило, что смерть может оказаться не мгновенной. Чуда не произошло. Ворон Ариго не спас своего побратима, он только продлил его агонию.
...Белое, как из снега вылепленное, лицо. Красное на белом - кровь карминной струйкой змеится по щеке, растекается пятнами на выбеленном льне рубашки. Ни звука, ни стона - только тёмные брови сошлись к переносице, да челюстные мышцы резче обозначились под кожей, выдавая напряжение стиснутых зубов. Почему он до сих пор в сознании?
Стрелки отводили глаза, переминались с ноги на ногу, ровная шеренга расстроилась. Капитан в замешательстве обернулся к сюзерену, и лишь теперь до Ричарда дошёл весь ужас положения.
Нельзя казнить дважды! Если приговорённый к расстрелу не убит первым залпом, его надлежит лечить, а если выживет - отпустить. Старинный обычай, единый для Людей Чести и простолюдинов, велит щадить даже последнего мерзавца-висельника, если у него оборвалась верёвка. Людям не должно посягать на жизнь того, кого помиловали боги.
Но воля Ракана превыше суеверий. Ради Золотой Анаксии, ради империи, что возрождается из пепла к величию и процветанию, Рокэ Алва должен умереть. Один милосердный удар освободит Ворона от мучений, а страну - от опасности. Одно только слово из уст государя...
Капитан ждал приказа. У него на поясе висел кинжал в потёртых кожаных ножнах - узкий клинок в две ладони длиной. Капитан ждал, а сюзерен безмолвствовал. Минута текла за минутой, тишина сделалась почти осязаемой, словно клейкая, не дающая пошевелиться паутина. Дик с трудом осмелился повернуть голову.
- Мой государь...
Почему он медлит? О чём тут размышлять, когда каждая лишняя секунда продлевает чужую боль? Неужели анаксу запрещено вмешиваться в ход казни? Нет, это неправильно! Законы Талигойи, великой и справедливой, не могут обрекать осуждённых на бессмысленные страдания! Придд! Осьминог проклятый, ну не молчи же ты! Вспомни какой-нибудь древний кодекс, процитируй своего Павсания, скажи, что так нельзя!
Но Повелитель Волн молчит, сжав бесцветные губы. Прямой и неподвижный, он похож на статую, на восковую куклу с серыми ледяными глазами. Он не человек, человек не может быть таким бесчувственным! А брат Пьетро? Он из Ордена Милосердия, он должен вразумить сюзерена... Где же этот монах, куда он спрятался, паршивый трус?!
...Чёрные волосы липнут к окровавленной щеке, в широко раскрытых глазах стынет смертная синь. Алые пятна на рубашке расходятся всё шире, жизнь понемногу вытекает из его тела - но медленно, слишком медленно... Ещё не поздно вынуть стрелы и перевязать раны, кэналлиец силён и живуч, как кошка, он может справиться...
- Альдо... Прикажи...
Дик уже сам не понимал, о чём просит - помиловать Ворона или добить его. Он только хотел, чтобы это закончилось. Как угодно, только быстрее... Создатель или гальтарские боги, кто-нибудь, прекратите это!
Глядя в глаза капитану, Альдо покачал головой. Стражник дёрнулся, но сдержал себя, поклонился и отступил. По его знаку гимнеты убрали луки и отошли к стене.
Волна гнева и ужаса подхватила Дика, поднимая на ноги. Готовый броситься на колени и умолять, он повернулся к государю - и замер, напоровшись на безжалостный, торжествующий взгляд.
Альдо был доволен. Глаза его блестели ярче, чем на коронации, когда венец Раканов коснулся его чела. Он радовался возможности превратить казнь в истязание, не отступив от ритуала. Холодея, Дикон смотрел на своего кумира - и не узнавал его. Не было золотого анакса, избранника судьбы и Кэртианы, всемогущего и справедливого. Перед ним сидел человек, сумевший поквитаться с обидчиком и упивающийся безнаказанностью. Он не мог, не смел приговорить Ворона к пытке, чтобы не уронить своего достоинства. Но когда чудовищная прихоть судьбы дала ему шанс помучить врага, он воспользовался им сполна, и это было так низко, так жестоко и подло, что у Дика подкосились ноги.
- Альдо!
- Сядь, эорий! - Голубые глаза сюзерена сверкнули злобно и незнакомо. - Твоё слово уже сказано!
Дикон рухнул в кресло, как подрубленный. Слово сказано, и это слово - "виновен". Ради верности сюзерену и Талигойе он наступил на горло совести, осудив Алву за преступления, которых не было. Он бросил свою Честь на алтарь нового бога - а бог оказался позолоченным идолом, и драгоценная краска понемногу сползала с него, обнажая грязную глиняную изнанку. Теперь он понял, за что Альдо мстит Ворону. Не за освобождение заложников, не за насмешки в зале суда, не за умение летать против ветра и смеяться в лицо смерти. Это была расплата за последнюю волю Эрнани и завещание Оллара. За две бумаги, превращавшие потомка Раканов в узурпатора, а потомка Рамиро-Предателя - в законного короля.
Привычный порядок мира, правильный и незыблемый, как скалы, рассыпался в прах, и Дик чувствовал себя камнем, оторвавшимся от опоры и летящим в никуда. Голова кружилась, мысли вязли в пустоте, где единственным ориентиром остался синий, угасающий от боли взгляд.
...Он ещё дышит. Тяжело, с усилием двигаются рёбра под облепившей тело мокрой рубахой, с лихорадочной частотой бьётся жилка над ключицей. Он на мгновение роняет голову на грудь и тут же рывком выпрямляется, из последних сил сопротивляясь беспамятству. Ловит воздух посеревшими губами...
"Плохо, юноша, очень плохо! Тренировка только началась, а вы уже пыхтите, как затравленый вепрь! Запомните: короткое дыхание - порок как для лошади, так и для человека. Оставьте шпагу, идите сюда. Сделайте вдох. Глубже! Не выпячивайте грудь, вы не девчонка в корсете. Хотите научиться правильно дышать - берите пример с Моро. Если вам когда-нибудь доведётся на него сесть, он загонит вас раньше, чем вы его..."
Ричард вцепился в деревянные перила, не замечая впивающихся под ногти заноз. Он больше ничего не мог сделать. Только смотреть - не отрываясь, не давая себе пощады. Смотреть, как молча умирает тот, кого он приговорил.


***

Альдо был прав, когда отказался от публичной казни, потому что люди не стали бы терпеть. Будь это Занха, а не застенки Багерлее, горожане уже бросились бы штурмовать эшафот, Есть предел, за которым нельзя оставаться молчаливым свидетелем, чтобы потом, глядя в зеркало, не хотелось плюнуть себе в глаза.
Но здесь нет людей - только подобострастные псы, не смеющие подать голос без хозяйского свистка. Трусливые пудели в придворных тряпках и волкодавы-убийцы в чёрных плащах гимнетов. И два... нет, три человеческих лица среди разнаряженной своры. Дэвид Рокслей низко опустил голову и, кажется, закрыл глаза. Валентин Придд смотрит прямо перед собой и выглядит бесстрастным, как всегда, но цену его спокойствия выдаёт рука в серой перчатке, сминающая бархатный край плаща. Ричарда трясёт, на побледневшем лице застыло отчаяние, словно он видит страшный сон и изо всех сил пытается проснуться. Поздно же мальчик опомнился. Но запоздалое прозрение всё-таки лучше вечной слепоты. Только бы оно не сломало его, это прозрение...
А ты, ты сам многим ли отличаешься от него? Ты скрипел зубами, но шёл за Альдо, потакая его сумасбродным мечтам. Ты убивал, покрывая его ошибки, послушно тянул лямку изменника и пособника палачей, в которую тебя впрягли твоя дружба и твоя глупость. Ты молчал, когда вели на смерть заложников, молчал, когда били безропотных и вешали недовольных. Дикон ничего не понимал, а ты понимал и даже старался что-то исправить, но так и не решился открыто сорваться с цепи. Звено за звеном, от подкупа к мятежу, от казни Колиньяров до убийства несчастного мальчишки-гогана, - вот так ты и докатился до этого дня. Сегодня у тебя на глазах уничтожают единственного, кто мог спасти Талиг, а ты не в силах не только помочь ему, но хотя бы положить конец его мукам. Ты допустил это, Робер Эпинэ, ты потерял драгоценное время, пытаясь избежать лишних жертв и защитить Альдо. Бывшего друга Альдо, которого ты уже никогда не сможешь простить...
...Он не заметил, когда прекратился дождь. Во дворе стало чуть светлее, и тучи начали редеть. Серый купол, накрывший столицу, раздвинулся и как будто приподнялся над землёй, а потом вдруг дал трещину, выпуская на свободу багровый свет вечерней зари. Солнце стояло слишком низко, и лучи его не проникали во двор, но небо над зубцами стен запылало, словно подожжённое с четырёх концов, и кромки расходящихся облаков налились расплавленным металлом.
Закатный костёр отбросил огненные блики на каменную кладку и озарил золотым светом лицо умирающего. На губах Ворона выступила кровь, глаза с расширенными зрачками были почти чёрными, и Роберу почему-то вспомнилась древняя маска из дома Марианны - жуткая золотая маска с агатовыми глазами, пугающий лик прекрасного и безжалостного божества.
- Альдо...
Робер не сразу понял, кому принадлежит этот глухой, сдавленный, неузнаваемый голос. А когда понял - волосы шевельнулись на затылке.
- Альдо Ракан! - Ворон говорил почти шёпотом, через силу, но его было слышно в каждом уголке двора, потому что все остальные затаили дыхание от ужаса. - Ты играешь в бога... но твой трон уже горит... Тебе не подчинить... Талиг... Тебе не пережить этого Излома... Я сказал, а ты...
На последнем слове голос Рокэ сорвался в хрип. Кровь тёмной струйкой потекла изо рта, закапала на грудь. Цепи натянулись, звякнуло железо, и черноволосая голова бессильно поникла. В то же мгновение край тучи надвинулся на уходящее солнце, и заревой отсвет на небе погас, как пламя задутой свечи. На тюремный двор разом обрушились сумерки.
Несколько долгих минут никто не мог пошевелиться. Наконец из тени галереи выступил брат Пьетро и мышкой шмыгнул к столбу. Рука монаха легла на грудь Ворона напротив сердца, потом коснулась шеи под спутанными волосами.
- Рокэ Алва предстал перед Создателем нашим, - Негромкий тенорок священника прозвучал отчётливо и ясно в глухой тишине, окутавшей место казни. - Да сжалится Милосердный над его мятежной душой!
Альдо поднялся с места. Быстро наступающая темнота не могла скрыть мертвенную бледность его лица.
- Свершилось, - Сюзерен говорил сипло и прерывисто, будто у него пересохло в горле. - Враг Великой Талигойи мёртв. Для пресечения слухов и устрашения злоумышленников его тело будет выставлено в Занхе в течение пяти дней, а затем предано достойному погребению. Орстон!
Эории ответили нестройным бормотанием. Последние слова казнённого потрясли всех, и многие в эту минуту вспомнили древнее поверье, что приписывало умирающим пророческий дар.
...Взволнованный гул голосов, шорох одежд, удаляющиеся шаги - всё прошло мимо сознания Робера. Он чувствовал себя очень уставшим и как будто оглушённым. Хотелось лечь прямо здесь, на пыльных истоптанных досках, закрыть глаза и исчезнуть. Избавиться от необходимости двигаться, думать, решать...
Он с силой сдавил ладонями виски. Не время раскисать. Ворона нет, битва за его жизнь проиграна, но у Робера Эпинэ ещё остались долги. Остался осиротевший Моро, которого придётся как-то приручать. Остался город, уставший от грабежей и похорон. Остался Дикон, чей мир только что перевернулся вверх дном, - и как объяснить упрямому мальчишке, куда на самом деле завела его погоня за призрачными идеалами... и как он будет с этим жить?..
- Монсеньор, - Рука Карваля легла на плечо. - Нам приказано вывезти тело в Занху. Будут какие-нибудь... распоряжения?
Робер огляделся. Он не заметил, как двор опустел. Гимнеты-стрелки присоединились к охране Ракана, Окделл и Придд со своей свитой заторопились следом, и неудивительно - Багерлее нельзя было назвать приятным местом, а уж после сегодняшнего... Монах тоже куда-то запропастился, и на площадке остались только десять солдат-южан, которых привёл с собой Карваль.
Иноходец спустился с галереи. Внизу было совсем темно, но кто-то принёс фонари. Жёлтый свет качался и дробился в лужах под ногами, пока Робер шёл к дальней стене. Он не знал, зачем ему это, Карваль и его ребята прекрасно бы справились и без его помощи, но непонятное чувство вины и протеста толкало его вперёд.
Солдаты расступились. Робер приблизился к столбу и остановился, глядя на человека, ради которого он решился предать Альдо.
Можно обманывать себя сколько угодно, но если бы не Рокэ, он вряд ли перешагнул бы грань, отделяющую недовольство от прямой измены. Перелом совершился в тот день, когда синеглазый безумец, с ног до головы залитый чужой кровью, встал на эшафоте рядом с низложенным королём, бросив свою верность, как перчатку, в лицо тем, кто вилял хвостом перед новым владыкой, выпрашивая подачку пожирнее. Робер терпел, сколько мог, но после того, что сделал Алва, уже невозможно стало притворяться, что всё идёт правильно, а Морен и Айнсмеллер - всего лишь досадное пятнышко на белых одеждах Ракана. Теперь смерть герцога окончательно отсекла дорогу назад. Альдо Ракан не будет править Талигом - это не пророчество, это единственный возможный исход...
Высокий чернявый парень - Робер помнил его ещё по Эпинэ, но имя выскочило из памяти - снимал с Ворона цепи. Одну он уже расстегнул и, встав на колено, возился с замком другой. Но не только цепи держали мёртвого у столба.
Выдирать стрелы из ещё не остывшей плоти казалось кощунством. Робер взглянул на Карваля, и тот понял его без слов.
- Подержите его, монсеньор, - попросил он, вынимая нож. Робер взял Ворона за плечи, и Никола быстро отсёк оперённые древки. Лезвие морисской закалки резало дерево, как масло. Двумя взмахами генерал расправился с верёвками, и Эпинэ отступил назад, принимая на руки оседающее тело.
Он уложил Алву на залитые водой плиты и сел рядом. На сердце была пустота и горечь. Тусклые огоньки фонарей оттесняли темноту за пределы светового круга, но где взять такой свет, чтобы разогнать кромешный мрак в душе? Карваль молчал, его солдаты замерли в ожидании приказа, а Робер просто сидел, не в силах пошевелиться, и бесцельно наблюдал, как стремительно краснеет, пропитываясь кровью, белая рубашка маршала.
Кровь... Откуда столько крови? Этого не может быть, раны мёртвых не кровоточат... разве что...
Не доведя мысль до конца, Иноходец рванул отсыревшую неподатливую ткань и прижался ухом к груди Рокэ. Кожа кэналлийца была ледяной на ощупь, но в глубине, под рёбрами, Робер скорее угадал, чем расслышал, слабые неровные толчки.
Он резко выпрямился. Карваль смотрел на него с удивлением и чуть ли не с испугом.
- Дайте света! - приказал Робер. - Живо!
Спохватившись, он понизил голос, но тревога оказалась напрасной. Вокруг были только люди Карваля - те, с кем он собирался отбивать герцога по дороге в Занху.
- Здесь все свои, монсеньор, - подтвердил Никола. - Эй, вы там! Шевелитесь!
Кто-то поднял фонарь над головой, темнота неохотно расступилась. Робер сбросил плащ, расстелил на камнях. Солдаты осторожно переложили Ворона на плащ, и Эпинэ склонился над ним, прикидывая, как бы зажать раны лоскутом рубашки.
- Не надо, - покачал головой Карваль. - Жила вроде не задета, так пускай кровь стечёт немного. Если останется внутри - хуже будет. Вы только голову ему поднимите, а то захлебнётся.
Робер принял у генерала туго скатанную куртку и подсунул раненому под затылок. Тот вздохнул глубже и задрожал, не приходя в сознание. Проклятье, он слишком долго простоял на холоде, да ещё и под дождём... Робер оглянулся, ища, чем бы его укрыть, и тут на руки Иноходцу упал ещё один плащ - тёплый, из хорошей шерсти, крытой роскошным атласом. Чёрно-багряный плащ Повелителя Скал.
Робер обернулся. Ричард Окделл смотрел на него сверху вниз, решительно сдвинув брови. В светлых глазах юноши плясал жёлтый отблеск фонарей. Как ему удалось подойти так близко незамеченным?
Никто не произнёс ни слова. Карваль выжидательно покосился на сеньора, повернувшись к Дику левым боком. Правую руку он прижимал к бедру, пряча в тени. Рослый солдат тихо отступил в сторону, обходя Повелителя Скал сзади. Леворукий, да они же убьют малыша в ту минуту, как решат, что он может их выдать! Им нечего терять, они уже дважды заговорщики и мятежники...
- Спасибо, Дикон, - произнёс Робер самым будничным тоном, на который был способен. - Ты вовремя. Помоги мне.
Ричард опустился на колени рядом с ним, не заметив настороженных взглядов, которыми обменялись за его спиной солдаты. В одном камзоле, с растрёпанными волосами он выглядел совсем мальчишкой - и одновременно казался старше своих лет, намного старше наивного, гордого, самоуверенного юноши, который сегодня днём явился полюбоваться, как убийцу его отца постигнет заслуженная кара. Он повзрослел за эти несколько часов. Перемена, которую ещё предстоит обдумать, - а пока довольно и того, что парню не грозит нож под лопатку от ретивых спасителей Ворона и Талига.
В четыре руки они закутали Рокэ в плащ. Робер приложил ладонь к его щеке - кэналлийца всё ещё знобило, хотя кровь почти остановилась. Кто-то из солдат передал флягу с касерой, чтобы промыть раны.
- Его надо в тепло, - неуверенно проговорил Дик, смачивая крепким виноградным пойлом свой платок. Руки у него слегка дрожали. Робер чуть не ляпнул, что где-то по соседству есть удобная и чрезвычайно тёплая камера, но вовремя прикусил язык. Юный Окделл не виноват, он даже не знает, что творил здесь покойный Морен.
Да, Алве нужно тепло, лекарства, чистые повязки, но они всё ещё находятся в Багерлее, и по коридорам королевской тюрьмы ходят верные Ракану солдаты. Стоит кому-то из них выглянуть во двор, и Ворона уже ничто не спасёт. Тринадцать бойцов против целого гарнизона в окружении самых надёжных стен и решёток Талига. Безнадёжно. Но бросить его сейчас - это хуже, чем подлость.
- Монсеньор, сюда идут, - предупредил Карваль. На этот раз он был начеку.
Робер вскочил на ноги. Южане мигом сгрудились вокруг Ворона, заслоняя его от чужих глаз. Из арки, ведущей во внутренние коридоры, донеслись быстрые лёгкие шаги, и в тёмном проёме замаячила смутная фигура. Лица было не разглядеть, но Робер узнал серебристый плащ, призрачным крылом реющий в темноте. Валентин Придд! Какие кошки его сюда принесли?
- Генерал Карваль, - Свет фонарей блеснул на плече молодого Повелителя, оставив лицо в тени. - У вас какие-то сложности? Нужна ли моя помощь?
Почему он пришёл один? Заметил неладное и решил проверить? Это уже не имеет значения, главное - он видел их здесь, в неурочное время, при подозрительных обстоятельствах. Едва станет известно, что тело Алвы исчезло с места казни, умненький Спрут мигом свяжет одно с другим. Выхода нет, придётся либо убить непрошенного свидетеля... либо привлечь его на свою сторону.
При мысли об убийстве Эпинэ замутило. Сколько можно замазывать тайны чужой кровью? Смерть гоганского мальчишки камнем лежит на его совести - хватит ли сил взвалить на себя ещё один такой груз?
Или рискнуть и довериться Повелителю Волн? Но разве можно кому-то доверять в это безумное время? Бывшая Оллария на глазах превращалась в мутное озеро лицемерия и притворства, и в этом озере Придд, без сомнения, был самой скользкой рыбиной. Не потому, что превосходил остальных царедворцев в искусстве лжи и лести, а потому, что лучше всех скрывал свои замыслы.
После событий в Доре Эпинэ проникся к молодому герцогу некоторым уважением, но понятия не имел, какую игру тот ведёт. Спрут был непостижим и вследствие этого - непредсказуем. Его выступление на суде эориев застало врасплох всех - и тех, кто желал смерти Ворона, и тех, кто стремился его оправдать. Он отдал свой голос и голоса своих вассалов за невиновность Алвы, но одновременно назвал его опасным врагом, которого можно убить и без суда. Так за кого он стоит на самом деле, за Талиг или за Талигойю? И если за Талиг - то как далеко простирается его готовность идти против воли коронованного государя? Возражать сюзерену в Малом Совете - совсем не то же самое, что укрывать осуждённого на смерть преступника.
Так и так - шансы равны. Дракон или решка? Выдаст или нет?
Повинуясь скорее чутью, чем зову рассудка, Робер отступил вбок и жестом приказал солдатам посторониться. Придд сделал шаг вперёд и встал как вкопанный, увидев кэналлийца, укутанного в плащ Окделла, и самого Дикона, замершего рядом с флягой в руках.
В других обстоятельствах Иноходец насладился бы сполна видом остолбеневшего Спрута. Зрелище было редкое, если не сказать - исключительное, и с лихвой искупало все неприятные минуты, которые Робер пережил в обществе высокомерного юнца. Но сейчас его волновал только один вопрос: не поторопился ли он записать Придда в союзники?
Валентину потребовалось всего несколько секунд, чтобы совладать с собой. Он наклонился над Вороном, убеждаясь, что тот дышит, и выпрямился. Лицо его вновь обрело привычное бесстрастное выражение.
- Я должен сообщить, - ровно сказал он, - что телега уже ждёт у внутренних ворот. Дальнейшая задержка может вызвать подозрения. Собственно, она и вызвала подозрения... у меня.
- Ваше предложение о помощи остаётся в силе? - так же ровно, в тон ему, спросил Робер.
Повелитель Волн чуть склонил голову.
- Вы можете всецело располагать мной. К сожалению, внезапный перенос места казни нарушил мои планы, в противном случае герцог Алва уже находился бы за пределами Олларии.
Настал черёд Робера переваривать новость. Вот тебе и Спрут! Хороши бы они были, если бы столкнулись лбом с его людьми, отбивая Ворона у охраны. Ещё и перестреляли бы друг друга, не разобравшись...
Впрочем, кое-кто готов был стрелять прямо сейчас.
- Робер, ему нельзя верить! - Ричард ощетинился, как его гербовой зверь. - Он обманщик и предатель!
- Мне можно доверять в то же степени, что и вам, после вашего вдохновенного выступления в Малом Суде, - Голос Придда хрустнул отчётливой ледяной корочкой. - Как видно, ваш девиз подразумевает твёрдость во всём, кроме убеждений.
- Ты!.. Спрут двуличный!
- Довольно! - рявкнул Эпинэ, хватая Дика за плечо. Юношу трясло от ярости, но Робер не собирался смотреть, как два щенка в очередной раз меряются клыками. - Если до вас ещё не дошло, мы все тут изменники и предатели. По крайней мере, в глазах Ракана.
Подействовало. Дикон опустил сжатые кулаки, Валентин перестал напоминать кобру в оборонительной стойке. Оба сообразили, что время и место никак не подходят для выяснения отношений.
- Если мы хотим, чтобы он выжил, - Робер кивнул на Ворона, простёртого у их ног, - мы должны действовать сообща. Герцог Придд, сколько стражников на воротах?
- Я насчитал пятерых.
- Они видели, что вы вернулись?
- Думаю, что нет. Они показались мне не слишком бдительными, а в темноте отсутствие одного-двух человек из кавалькады не бросается в глаза.
- Ваши люди?
- Они сделают то, что я велю.
- Хорошо. Вы с Диком возьмёте солдатские плащи и смешаетесь с отрядом Карваля. Альдо не должен знать, что вы задержались здесь. Никола, Жиль, Симон - поднимайте его осторожно и несите за мной. Попробуем проскочить без драки. Оружие держите под рукой, но стрелять только по команде, ясно?


***

...Как и сказал Придд, похоронная телега ожидала их у внутренних ворот. Смирная упряжная лошадка всхрапнула при виде людей, а сидящий на телеге человек в сером одеянии встрепенулся и поднял повыше фонарь. Свет упал на молодое пухлогубое лицо, обрамлённое светлыми волосами.
- Брат, - Робер уже не удивлялся, все запасы удивления на сегодня были давно исчерпаны. - Это была ваша идея или воля Его Высокопреосвященства?
Пьетро вздохнул.
- Кардинал Левий - служитель Милосердия Его, но не в его власти было отменить приговор жестокий и неправедный. Создателю было угодно, чтобы смертная чаша миновала невиновного... и да простится мне, недостойному, ложь, произнесённая ради спасения одного из детей Его.
Он слез с телеги, освобождая место, и тут над их головами захлопали невидимые крылья.
- Фердинанд - рогоносец! - хрипло расхохоталась темнота, и на плечо монаха свалился чёрный комок перьев.
- Ворон! - ахнул Дик.
- Чудо, - педантично поправил его Валентин. - А всякому чуду положено сугубо материальное объяснение, не так ли, благочестивый брат?
- Он прижился у нас в Нохе, - кротко пояснил Пьетро, гладя взъерошенную птицу. - Я часто кормлю его... он привык следовать за мной и подлетать на поднятую руку.
- Жаль, - Карваль покачал головой. - А я чуть было не поверил в происки Леворукого.
Алву переложили на телегу, застланную серым траурным покрывалом. Герцог по-прежнему находился в глубоком беспамятстве, но сейчас Робер был этому даже рад. Они могли открыто и без помех вывезти Ворона из тюрьмы - в таком состоянии он ничем не отличался от мертвеца, по крайней мере, с виду.
Пьетро сел у раненого в ногах, затеребил чётки, бормоча вслух заупокойную молитву. Стражу у ворот они обманут, спору нет, - а что дальше?
- Где его можно спрятать? - спросил Эпинэ.
- В моём доме, - быстро сказал Дикон. - Там никто не догадается искать.
В доме Окделла - в особняке, который раньше принадлежал Алве. Удачная мысль. Никому и в голову не придёт, что Ворон вернулся в старое гнездо. К тому же после суда Альдо верит в слепую преданность Дика, как в ежедневный восход солнца. Так оно и было - до сегодняшнего дня.
- Хорошо, - одобрил Робер, - но искать его всё равно будут. Рокэ Алва - не Удо Борн, его не оставят в покое ни живого, ни мёртвого, и с этим мы ничего не можем поделать. Разве что оставить какой-нибудь ложный след...
Придд улыбнулся одним уголком рта.
- Предоставьте это мне. Я знаю человека, который с радостью возьмёт на себя ответственность за похищение тела государственного преступника, - Валентин перевёл взгляд с Робера на Дика, чей растерянный вид, казалось, доставлял ему особое удовольствие, и пояснил: - Я имею в виду Сузу-Музу.


***

Около восьми часов вечера из ворот Багерлее выехала похоронная телега в сопровождении конного отряда. Ненастье загнало горожан по домам, все окна были закрыты, и в темноте никто не видел, как от конвоя отделился всадник и помчался во весь опор в сторону дворца. Если кто-то и слышал бешеный топот копыт, то не придал этому значения - в последние беспокойные дни носящиеся туда-сюда курьеры стали обычным явлением.
Телега под охраной поползла к Занхе, но до площади не доехала. На Кожевенной улице её догнал пропавший всадник, ведя в поводу ещё одного коня. Процессия остановилась, двое спешились и вместе с монахом подняли с телеги завёрнутое в плащ тело. Прекрасный вороной мориск стоял как вкопанный, ни разу не топнув ногой, пока люди укладывали живую ношу поперёк седла и привязывали ремнями. Когда с этим было покончено, отряд разделился. Двое верховых шагом двинулись к бывшему особняку Первого маршала Талига, один из них посадил за спину монаха, другой взял повод мориска. Вороной будто понимал, что за груз ему доверен, и выступал ровно и плавно. Ещё трое всадников умчались в сторону Огородного предместья, остальные окружили пустую телегу и направились дальше.
С рассветом немного распогодилось, и первые робкие лучи утреннего солнца озарили зловещую повозку, в полном соответствии с приказом анакса установленную посередине площади Занхи. Вокруг редкой цепочкой выстроились сонные и продрогшие стражники, клюющие носами и кутающиеся в сырые плащи. Они стояли спиной к телеге, сжимая алебарды в закоченевших руках, и потому не сразу заметили, что именно они охраняли добрую половину ночи.
На досках, крытых серым сукном, раскинув руки-палки, гордо возлежало огородное пугало, облачённое в тунику и штаны цвета первого снега. Тщательно подвитые соломенные кудри венчала бумажная корона. К тощей груди был приколот стрелой листок с каллиграфической надписью, извещающей всех, что здесь покоится Та-Ракан, повелитель кладбищенских воров и король скотных дворов. Далее следовал некролог, составленный в стихотворной форме, с перечислением заслуг покойного, среди которых особое место отводилось разведению свиней и зверскому истреблению ворон. Приписка в конце гласила, что похороны состоятся не позднее нынешней весны, а обязанности распорядителя берёт на себя Суза-Муза-Лаперуза граф Медуза из Путеллы.



***

В кабинете было жарко натоплено. Брат Пьетро сказал, что больному нужны тепло, покой и красное вино для восстановления сил, и в камине всю ночь горел огонь, а на столе понемногу выдыхалась открытая бутылка "Чёрной крови". Отблески пламени, мечущиеся по расстеленным шкурам, багряная искра в глубине тёмного стекла, хмельной и терпкий винный аромат. И память, память, которая саднит и ноет, как старая рана...
Дик привстал со стула и поправил пуховое одеяло.
Он пробыл оруженосцем Первого маршала целый год, но Рокэ Алва всё равно оставался для него загадкой. В этой странной натуре безумие соединялось с тонким расчётом, звериная хитрость - с невозможной, сверхчеловеческой честностью, отвага самоубийцы - с неистовой жаждой жизни, которую он пил взахлёб, как алое кэналлийское. Его боготворили и боялись, его проклинали вслух, а втайне подражали ему. Он был насмешкой и вызовом, воплощённой угрозой, самым страшным врагом... а каким другом он был, Ричард так и не узнал. Они не могли стать друзьями, смерть отца и бокал с отравой разделили их пропастью, через которую поздно наводить мосты. Ещё вчера Дикон думал, что вздохнёт с облегчением, когда герцога не станет. Ещё вчера желал, чтобы Ворон ушёл, наконец, в прошлое и унёс с собой всё, о чём больно вспоминать.
А теперь он сидел у изголовья своего ночного кошмара, глядя в серое бескровное лицо, слушал тяжёлое дыхание раненого и цепенел от страха, что каждый вздох может оказаться последним.
Робер отсоветовал ему ехать во дворец. "Обманщик из тебя никудышный, - сказал он, - Альдо раскусит тебя с первого взгляда". Это было немного обидно, но Дик понимал, что Иноходец прав. Окделлам чужда хитрость, он действительно не смог бы солгать, глядя в глаза вчерашнему повелителю и светочу. Робер скажет сюзерену, что Ричард упал с коня и ушибся - никто не удивится, при такой-то гололедице, а у Дика будет ещё целый день или два, чтобы научиться врать с честным лицом. И помочь Ворону выкарабкаться. Если только это в человеческих силах.
Создатель, кем бы ты ни был на самом деле, помоги ему...
Дик уронил голову на руки, изо всех сил вцепившись пальцами в волосы. Как это вышло? Почему он молится, сам не зная кому, за жизнь убийцы Эгмонта Окделла? За жизнь того, кого мечтал сразить собственной рукой? Как разобраться в этом клубке старой вражды и старых долгов, который вяжет их всех по рукам и ногам?
От дальнейших терзаний его отвлёк слабый шорох - Рокэ зашевелился, пытаясь привстать. Дикон бросился к столу. Плеснул в стеклянный кубок вина, наполовину разбавил водой из кувшина и вернулся к дивану. Устроив голову раненого на сгибе локтя, он поднёс кубок к запёкшимся губам.
Ворон безучастно глотал питьё, не открывая глаз. Едва ли он сознавал, на каком свете находится. По крайней мере, так думал Дик - и чуть не разлил вино, когда из-под опущенных ресниц блеснул ясный и живой синий взгляд.
- Почему я здесь? - Голос герцога звучал простуженно, он делал непривычно большие паузы между словами, но уже не задыхался. Ричард поспешно отставил кубок и подтянул подушку повыше.
- Всё хорошо, эр Рокэ, - Он сам испугался того, с какой лёгкостью вырвалось у него прежнее, полузабытое обращение. - Всё хорошо, вы живы.
Алва усмехнулся.
- Не сомневаюсь. Я пока что в состоянии отличить собственный кабинет от Заката. - Он провёл здоровой рукой по глазам, и знакомый жест отчего-то резанул Дика по сердцу. - Я спрашиваю, зачем вы притащили меня сюда?
- Но... - Ричард растерялся. - Это ведь ваш дом. То есть, был ваш дом, - поспешно поправился он, видя, как взгляд Ворона перемещается от пятен на обоях на месте снятых кабаньих голов к гербу Повелителей Скал. - Я кое-что переставил, но здесь ещё остались... э-э... ваши вещи...
- И вы сочли меня подходящим дополнением к интерьеру? Странные у вас вкусы, юноша. Украшать дом трупами бывших хозяев - это явное извращение.
Дикон вспыхнул до корней волос. Упрёк, хоть и спрятанный под напускной иронией, ударил по живому, потому что это была правда. С того часа, как Альдо Ракан вступил в Олларию, они только и делали, что украшали столицу трупами. Виселицы Айнсмеллера и сам Айнсмеллер, разорванный на части бешеной толпой... Кровавый фонтан Доры...
- Я... то есть, мы с Робером привезли вас сюда, чтобы спрятать. Вас считают мёртвым, но Альдо... Ракан будет искать тело, потому что ему нужно, чтобы в вашей смерти убедились все. Когда ему донесут, что вы исчезли, в городе начнутся обыски. Роберу нельзя рисковать, Спрут... Придд и так под подозрением, а я... - Дикон зажмурился, но это надо было сказать, и он сказал: - Простите, эр Рокэ. Я не хотел, чтобы так получилось. Я не знал, что он... так ненавидит вас.
- Приписывать Ракану добрые чувства по отношению ко мне - это слишком даже для вас. При всей вашей неизлечимой наивности.
- Я действительно не знал! - вскинулся Дик. - Я думал, что всё будет по справедливости, потому что вы убили Люра и его солдат, и...
"И потому что завещание Оллара существовало на самом деле, и ради будущего Талигойи вас надо устранить" - но Ричард не имел права рассказывать о находке из разорённой гробницы. Он дал клятву Альдо, и пусть он сто раз ошибся в своём сюзерене - от этой клятвы его никто не освобождал.
Рокэ издал короткий смешок.
- Меня столько раз пытались убить, что я уже сбился со счёта. И каждый раз мои противники были свято уверены, что действуют во имя справедливости. Вчера они подошли к делу более обстоятельно, только и всего.
Дикона передёрнуло. Закатные твари, почему ему в каждой фразе слышится скрытый подвох? Или беда в том, что он сам не может изгнать из памяти тот проклятый день, когда он попытался убить своего эра? Алва тогда поднял свой бокал за жизнь, Окделл - за справедливость. Алва выпил яд, Окделл не успел... Точнее, Ворон не позволил ему.
Внезапно Дик ощутил странное спокойствие. Прошлого не вернуть, но судьба даёт ему возможность заплатить по счетам. Ворон спасётся с его помощью, и тогда они будут квиты. И больше не придётся оглядываться назад.
- Герцог Алва, - твёрдо проговорил он. - Можете смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен сделать всё, чтобы вы выжили. Когда вы встанете на ноги, мы скрестим шпаги. Вы освободили меня от присяги оруженосца, и вы обещали мне поединок. Я не забыл.
Рокэ ответил не сразу. Он разглядывал юношу молча и пристально, словно заново изучая его черты. Дик напрягся, но глаз не опустил.
- Что ж... - медленно сказал Ворон. - Я не отказываюсь от своих обещаний. Вы получите полное удовлетворение, если только... - Он закашлялся и прижал ладонь к губам.
- Что? - тихо спросил Дик.
- Ничего хорошего. Дайте ещё вина, только не вздумайте снова мешать его с водой. Разбавлять "Чёрную кровь" - преступление против виноделия.
Ричард выплеснул остатки питья в камин, наполнил кубок заново. Алва выцедил вино мелкими глотками и устало откинулся на подушку. Морщась, ощупал повязки, стягивающие грудь и левое плечо.
- К вопросу о выживании... Среди моих вещей, случайно задержавшихся в вашем доме, должен быть ларец розового дерева, с веткой граната на крышке. Я хранил в нём лекарства.
- Ларец... - Дикон лихорадочно порылся в памяти, - кажется, я видел его. Сейчас поищу...
- Будет лучше, если вы найдёте его побыстрее, - Лицо Ворона дрогнуло в болезненной гримасе, и насмешливый взгляд на секунду стал серьёзным. - В противном случае вам и впрямь останется только набить из меня чучело. Для украшения дома.
- Эр Рокэ...
- Я не шучу, Дикон. Продырявленное лёгкое - достаточно паршивое дело, а в сочетании с воспалением... Раз уж вы взяли на себя труд отменить моё свидание с Леворуким, не стоит назначать его снова.
Дик бросился из кабинета, но в дверях обернулся.
- Рокэ... А что вы тогда сказали его вели... то есть Ракану?
- Про хромого козла? Согласен, невежливо получилось, но я здорово разозлился на него. К тому же, это была чистейшая правда.
- Нет, - Дик затоптался на пороге. - Уже потом... на закате.
Ворон поднял бровь.
- Вот как? И что же я сказал?
- Что-то про Талиг... и про Излом...
Рокэ шевельнул свободным от повязки плечом.
- Значит, вам известно больше, чем мне, потому что я ничего не помню. Впрочем, о чём бы я ни говорил, в этом наверняка было не больше смысла, чем в моих песнях после четвёртой бутылки "Дурной крови". Не забивайте себе голову, юноша, у вас есть дела поважнее. Ступайте.
Дик кивнул и выскочил за дверь.

@темы: Робер Эпинэ, Ричард Окделл, Валентин Придд, Альдо Ракан, ОЭ, фанфики, Рокэ Алва

На одном примечательном сайте (www.5dollarcoatsofarms.com) выложено огромное количество европейских именных гербов. Европа, конечно, не Талиг, но упрямый волкодав разнюхал парочку подозрительно знакомых имён.

................

Присутствуют:
1) вороны;
2) лазурь-серебро-чернь;
3) таинственная башня.
Теперь вспоминаем, что roque в переводе с испанского - это шахматная тура, то есть опять-таки башня, - и возникает закономерный вопрос: не смотрела ли Создательница на герб славных герцогов Альба, сочиняя своего героя?

@темы: ОЭ, Рокэ Алва, разное

читать дальше ***

- Вы - Рокэ Алва, - тихо, но отчётливо произнёс Валентин.
Гость иронично улыбнулся.
- Неплохо, молодой человек. Сами догадались или кто подсказал?
- Ваши глаза. Очень редкий цвет для уроженца Кэналлоа. Я сразу подумал про маршала Алонсо - у него тоже были синие глаза...
- Фамильное сходство, кошки его дери, - пробормотал правнук великого полководца. - Иногда оно бывает совсем некстати.
- И вы напрасно рассказали про вашего кровника из Надора. Не только я мог вспомнить, за что Алан Окделл был причислен к лику святых.
- Как я уже говорил, мне не хотелось вам лгать. Теперь, когда вы знаете правду, - что вы намерены делать?
- Думаю, что если я захочу вас выдать, то не успею дойти до двери, - очень серьёзно сказал Валентин. - Несмотря на то, что вы ранены.
Алва откинул голову и беззвучно захохотал.
- Вы неподражаемы, юноша, - с трудом выговорил он, вздрагивая не то от смеха, не то от боли. - Но, что бы обо мне ни говорили, я не ем детей и не собираюсь начинать с вас.
- Хорошо. Значит, никто не скажет, что я промолчал из страха.
Веселье в глазах Ворона погасло. Он лёг на бок и едва заметно поморщился, пристраивая руку поудобнее.
- Вы понимаете, что ваш отец и отцы ваших друзей - мои враги? Если я уйду отсюда живым, им конец.
- Я понимаю. Но вы спасли Юстина.
- Это было моё решение, и только моё. Вы мне ничем не обязаны.
Валентин вежливо склонил голову.
- Я тоже принял решение. Я сохраню вашу тайну и вашу жизнь. Если вы примете решение сохранить жизнь... вашим врагам.
Алва чуть подался вперёд, не сводя с мальчика цепкого, изучающего взгляда. Свет очага придавал синим глазам жутковатый лиловый оттенок.
- Мало кому удавалось удивить меня два раза подряд, - с расстановкой проговорил он. - Вы предлагаете мне сделку?
- Нет, - у Валентина вдруг задрожали губы, и он быстро отвернулся. - Но если вы скажете "нет", мне придётся... выдать вас. Я не могу допустить, чтобы отец... Даже если Юстин проклянёт меня... я не смогу молчать!
Кэналлиец вскинул бровь.
- Значит, это не сделка, а целый ультиматум? - Теперь в его голосе звучала неприкрытая насмешка. - Роскошно. Но, видите ли, даже если вы разбудите друзей, оглушите меня сковородкой и спихнёте обратно в пропасть, вашего отца это уже не спасёт. Равно как и остальных заговорщиков. Попытавшись меня убить, они подписали приговор и себе, и вам.
- Мы вас спасли, - глухо возразил Валентин, по-прежнему глядя в сторону. - Вы можете не мстить за это покушение...
Алва вздохнул.
- Мой вам совет, юноша: однажды показав свою проницательность, не пытайтесь потом притворяться наивным, это неубедительно. Вам ведь отлично известно, кто такой "барон Сакаци". И что означает его присутствие здесь в обществе трёх самых влиятельных семей из числа Людей Чести. Мне интересно другое: вы знаете только про заговор или про будущий мятеж тоже?
- Мятеж? - шёпотом переспросил Валентин. Даже в неверном свете очага было видно, как кровь отхлынула у него от лица. - Я не думал...
- Да, всё куда серьёзнее, чем вам представлялось. Эта пуля, - Алва скосил глаза на перевязанное плечо, - лишь начало. Через пару месяцев весь Надор превратится в кровавую баню. Если я не доживу до этого часа, будет больше потерь с обеих сторон, вот и всё. Ноймаринен подавит мятеж, но заплатит за это дороже. И в любом случае хуже всего придётся надорцам.
Снова стало тихо. Валентин обхватил руками согнутые колени, нервно сцепил пальцы, сжавшись в комок.
- Если восстание всё равно обречено... - Он говорил медленно и напряжённо, с оглядкой подбирая слова. - Вы могли бы их... отговорить...
- Из того угла, куда они с таким рвением себя загнали, нет пути к отступлению. А если и есть, я не обязан его искать, - Лицо Ворона неуловимо изменилось, отвердело, из сузившихся глаз пропала усмешка. - Маршал Савиньяк был моим другом. После его смерти я не верю в полюбовные соглашения с мятежниками. Созревший нарыв поздно лечить - его надо резать, пока вся гниль собрана в одном месте. Иначе она пойдёт в кровь.
Валентин поднял голову. Глаза его блеснули остро и зло, как два осколка льда.
- Если мы для вас - гниль, - со звоном сказал он, - тогда нам больше не о чем говорить, эр Алва.
- Можно подобрать более изящное сравнение, но суть останется одинаково мерзкой, - Герцог прикрыл лицо ладонью, с нажимом провёл пальцами по бровям и отнял руку. - Я могу сказать, что вы - птицы, запертые в клетке в горящем доме, который ваши родители подожгли, а я разрушу, чтобы остановить пожар, - только тебе от этого не будет легче. И я не вижу смысла обливаться слезами и рассыпаться в извинениях, прежде чем причинить вам зло. Потому что жалость без милосердия - самый гнусный вид лицемерия из всех, с какими я сталкивался.
- Я не прошу жалости, - голос Валентина стал хриплым, натянутым. - Но ваша жизнь тоже чего-то стоит.
- Меньше, чем ты надеешься за неё выручить. Помилование заговорщиков обойдётся Талигу дороже, чем потеря моей скромной персоны.
- Я не верю, что вы ничего не можете сделать.
- То, что я могу сделать, тебе не понравится.
- Говорите, - прошептал мальчик.
- Вернувшись в замок, ты расскажешь своему отцу обо всём, что здесь произошло, подробно и без утайки. И больше - никому.
- Но отец...
Валентин осёкся и сглотнул. Ещё сильнее сцепил руки - но они всё равно тряслись, и скрыть это было уже невозможно.
- Когда герцог Придд узнает, что их разоблачили, - тихо сказал Алва, - он не побежит к своим сообщникам. Он побежит ко мне - откупаться от плахи их головами. Но я не горю желанием общаться с ним, поэтому передай эру Вальтеру на словах, что я не трону его, если в ближайшие полгода он не высунет носа из Придды.
- Вы предлагаете ему предательство, - Валентин смотрел на кэналлийца, как на самого Леворукого, вышедшего из Заката поохотиться за людскими душами.
- Он сам мне его предложит. С первого же намёка. Очень удачно, что твой отец именно он, а не Окделл или Эр-При - те не умеют продавать союзников и прятаться за чужими спинами. Именно поэтому Вепри и Иноходцы гибнут, а Спруты - выживают.
Валентин уткнулся лбом в колени.
- Почему я должен вам помогать? - этот вопрос Алва скорее угадал, чем расслышал.
- Потому что чем больше козырей я получу сейчас, тем меньше времени и крови потребуется для замирения провинции. Вопрос в том, хватит ли тебе духу промолчать перед друзьями, зная, что их отцы идут в ловушку с завязанными глазами? Если да, то я оставлю в покое твоего отца и заступлюсь за выживших Окделлов и Эпинэ, когда сражения закончатся и начнутся казни. Если нет, то лучше разбуди их сейчас. В этом случае восставших вырежут под корень, но, по крайней мере, вам не в чем будет себя упрекнуть.
- А вы?
- Я уже сказал, что не ем детей, - Ворон перевернулся на спину, равнодушно разглядывая закопчённые стропила кровли. - Если вам претит кровопролитие, можете запереть меня здесь и позвать людей из замка. Хотя в таких делах нежный возраст не помеха. Я был не старше Робера, когда убил своего первого.
Прогоревшее полено в очаге стрельнуло искрами и рассыпалось. На стенах качнулись отсветы пламени; кто-то - кажется, Дик, - пошевелился и застонал во сне.
Валентин выпрямился. На бескровном лице застыло совершенно взрослое отчаяние.
- Я так и так... кого-то предаю. Или Юстина, или их... - Он оглянулся через плечо на спящих друзей. - Но я не могу стать убийцей отца. Я буду молчать.
- Не думаю, что герцог Придд стоит таких жертв, но это тебе решать, - Алва устало опустил веки; ранение и боль измотали его куда сильнее, чем он хотел показать. - Надеюсь, ты понимаешь, на что идёшь. Обратного хода не будет: если проговоришься - плохо придётся всем, не только твоему отцу...
- Я понимаю, - повторил Валентин. - Я только прошу... пощадите тех, кого сможете. Ради Юстина, если не ради нас.
Алва открыл глаза. Взглянул сначала на Валентина, потом, приподнявшись на локте, - в темноту у дальней стены, откуда доносилось сонное дыхание.
- Я наполовину марикьяре, если ты помнишь, а марикьяре всегда платят долги. Я сделаю всё, чтобы спасти твоих друзей. Что касается их родных... - Левой рукой он коснулся правой - та плетью лежала поверх плаща, служившего ему одеялом. - Я дам им один шанс. Только один.


***

- Дикон! - Голос Робера бесцеремонно вторгся в сладкую утреннюю дрёму. - Дик, проснись!
- М-м-м? - Дик приоткрыл слипающиеся глаза. - Что такое?
- Рубен исчез!
- Что? - Дик подхватился и чуть не упал, запутавшись в одеяле. - Куда? Когда?
- Да Леворукий его знает! - Иноходец сердито мотнул головой. - Я сам только что встал - а его нету. И Моро нету. Значит, сам уехал.
Дик так и сел, прижимая к себе одеяло. Ну как же так? Они ведь даже не попрощались... Слёзы подступили к горлу. Их замечательное приключение не должно было закончиться так быстро и нелепо!
- Хоть бы спасибо сказал, - буркнул Альдо, с трудом подавив зевок. - Одно слово - кэналлиец! Ни вежества, ни понятия...
А ведь правда, вспомнил Дикон. Как он вчера выразился - "я вам обязан"? Но ни "спасибо", ни "благодарю"... Странный какой-то.
- Ладно, - вздохнул Робер. - Теперь уж ничего не поделаешь. Давайте собираться, что ли...
Сглотнув разочарование, Дик начал скатывать своё одеяло. Альдо вытряхнул из мешка на стол остатки снеди - нести их назад не имело смысла. Робер распахнул дверь, и в хижину ворвался утренний свет и чистый морозный воздух.
Невесть откуда всплывшее облако едкого дыма заставило Дика закашляться. Он обернулся: Валентин, склонившись над очагом, бросал в огонь почерневшие от крови тряпки и клочья корпии, что остались от перевязки. Огонь весело потрескивал под его руками, сжигая без остатка все следы вчерашнего происшествия.
...Капитан Рут ждал в условленном месте на сходе с перевала. Странное дело: провожал он их один, а встречал ещё с четырьмя солдатами из надорского гарнизона. Дику стало смешно: от кого их тут охранять? От медведей, что ли?
- Слух прошёл, - извиняющимся тоном пробасил Рут, - вроде на дорогах кто-то пошаливает. Эр Эгмонт велел присмотреть на всякий случай.
Дикон чуть не вскрикнул от внезапной догадки. Ну, конечно! Тот, кто стрелял в Рубена, - он и есть разбойник! Негодяй и подлец, обнаглевший до того, что напал на дворянина из свиты кэналлийского герцога. Бедный Рубен, он-то думал, что едет к честному надорцу, хотел помириться, а нарвался на головореза с мушкетом... Нет, это не может быть совпадением!
Он открыл рот - и только выдохнул, поймав на себе убийственный взгляд Альдо. Обещание, будь оно неладно! Дик крепко сжал челюсти. Ничего не поделаешь, слово Повелителей Скал - твёрже камня.
К счастью, Рут не обратил на это внимания. Проходя мимо него, Дик заметил, что от капитана попахивает хмельным. Это было не похоже на Рута - он хоть и выпивал, но на службе, да ещё с утра, всегда был трезвее стекла. И день вроде не праздничный...
...Второе удивление ждало их уже в замке. Когда они вступили во двор, у крыльца как раз стоял возок, и конюх Ларс, распахнув дверцу и откинув подножку, помогал выйти герцогине Мирабелле. Следом выбралась старая Нэн и с непременными охами-вздохами принялась вызволять из недр экипажа бледных и сонных, как весенние мотыльки, девочек - Айрис, Дейдри, Эдит. Дик только глазами хлопнул: выходит, матушка с сёстрами куда-то уезжали, а он и не знал!
Мальчики подошли к герцогине с приветствием. Дик, Валентин и Робер поцеловали ей руку, Альдо только поклонился, а матушка присела перед ним в реверансе. Здесь, вдали от чужих взглядов, можно было не таиться. Здесь Альдо Ракан был принцем и законным наследником трона, а эрэа Мирабелла - женой его верного вассала.
- Где вы были? - шепнул Дик Айрис, чмокнув сестрёнку в тёплую щёку.
- В аббатстве Святой Каролины, - торопливо отозвалась девочка. - Мы там молились. А потом ночевали. А потом ещё ночью молились, и утром тоже. Дикон, а зачем Создателю молятся, если он всё равно ушёл?
- Айрис Окделл! - Матушка, высокая и величественная в серебристо-серых мехах, воздвиглась за спиной дочери, как надвратная башня. - Дочь моя, что за чудовищные вещи вы говорите? Я отвезла вас в святую обитель для того, чтобы преподать вам урок благочестия и смирения, и не желаю слышать от вас подобных еретических фантазий. Ступайте к отцу Маттео, пусть он назначит вам покаяние. Сегодня вы не будете ужинать.
Айри часто заморгала, серые глаза наполнились слезами. Дикон быстро взял её за руку и повёл на крыльцо. С матушкой лучше не спорить, это он понял уже давно. Отец Маттео добрый, он всего-то и велит пару раз прочесть "Создателю всего сущего", а Нэн вечером принесёт что-нибудь с кухни. Не в первый раз, не в последний...
И всё равно обида за сестру царапнула больно и непривычно глубоко. То, что матушка не любит Айрис, не было тайной, но Дика всякий раз коробило, когда наказание бывало особенно незаслуженным. А каково девчонке такое слушать - при чужих? То есть не при чужих, а при друзьях и будущем короле - но перед ними-то как раз больше всего стыда...
Однако она сдержалась, не скуксилась и не расплакалась на людях. Только на лестнице, ведущей наверх, в её комнату, Айрис хлюпнула носом и уткнулась брату в плечо. Дик растерянно погладил мягкие русые волосы. Ну что тут делать? Это вот Нэн умеет утешать и говорить всякие ласковые слова, а у него только платок есть - вытереть сестрёнке лицо.
- Айри... Ну, Айри...
- Дикон, - Она подняла блестящие от слёз глаза. - Дикон, ты... обещай, что не отдашь меня в монастырь!
- Ты чего? - испугался Дик. - Какой монастырь?
- Ма... матушка говорит, - Айрис опять всхлипнула, - что мне надо больше молиться... потому что меня отдадут... в обитель... П-потому что я больная... и на мне н-никто не женится...
- Вот ещё! - Дик неловко обнял её за плечи и прижал к себе. Создатель Милосердный, отдать Айри! - Даже и не думай. Отец тебя никому-никому не отдаст.
- А ты?
- И я не отдам. И вообще, попрошу Альдо, и он на тебе женится.
- Альдо нельзя, - вздохнула Айрис. - Он же с Дейдри помолвлен.
И впрямь, спохватился Дикон, надо же - забыл. Но Дейдри-то совсем малышка, а Альдо уже почти взрослый.
- Тогда Робера, - твёрдо сказал он. - Или Валентина, он тоже хороший. И вообще, с кем захочешь, с тем и поженишься. Хоть... - От озорной мысли захватило дух, но ведь надо было что-то сказать, чтобы она, наконец, улыбнулась. - Хоть с кэналлийцем!
Айри округлила глаза, прыснула - и рассмеялась сквозь слёзы.
- Дикон! - позвал снизу знакомый голос. Дик сунул Айрис платок и вприпрыжку слетел по лестнице.
Эгмонт Окделл улыбнулся, глядя на подбегающего сына. При виде этой улыбки у Дика захолонуло сердце: вот сейчас отец спросит, как они провели время и что интересного видели, и надо будет что-то отвечать. Но он ведь не сможет солгать отцу, просто не сможет - значит, придётся молчать и прятать глаза, а отец подумает, что они что-то натворили... Святой Алан, что же делать?
Но отец ничего не спросил. Он просто стоял, опираясь на трость, и смотрел, и улыбка казалась чужой на усталом постаревшем лице. Вокруг глаз - таких же серых, как у Дика и Айри, - лежали тёмные круги, как будто герцог ночь не спал, и резче проступили морщины на лбу, между густыми бровями. Чувствуя неладное, Дикон замедлил шаг и подошёл к отцу, задирая голову, чтобы не потерять этот ласковый и больной взгляд.
Но отцовская рука тёплой тяжестью легла ему на голову, взъерошила волосы, пропуская вихры между пальцев. Дик зажмурился и, как бычок, боднул лбом широкую ладонь. Отец тихо засмеялся - и мир снова стал правильным и понятным.
- А я... кинжал потерял, - признался Дикон.
- Ничего страшного, - Отец потрепал его по затылку. - Когда вырастешь, я отдам тебе свой.
Дик встрепенулся, взглянул на отца снизу вверх.
- Правда? - спросил он, боясь поверить.
- Конечно. Он твой по праву - ты ведь мой наследник.
Кинжал святого Алана! Реликвия из реликвий, воплощение Чести и доблести рода Окделлов! Дик несколько раз видел его и один раз держал в руках, но никогда не думал, что это сокровище будет принадлежать ему... хотя почему нет? Ведь со временем герцог Ричард Окделл получит и родовой перстень, и титул, и замок, и весь огромный Надор...
Со временем. Когда отец...
Дикон встряхнулся, прогоняя зловещую мысль. Это будет ещё нескоро. Через много-много лет, когда он сам женится, вырастит детей и состарится. И не раньше!
Мысль ушла, но тень осталась. Словно тучка прошла по безоблачному небу, на минуту загородив собою солнце; и Дику вдруг расхотелось носить древний кинжал с клеймом в виде вепря. Ну зачем, зачем отец заговорил о наследстве? Пусть герцогом Окделлом и дальше будет Эгмонт. А Ричарду и с графским титулом прекрасно живётся...
...За ужином отец налил себе ещё больше вина - три кубка подряд. А матушка опять ничего не сказала.


***

- Рокэ, ты совсем рехнулся! Какой Леворукий надоумил тебя так рисковать?
- Обижаешь, кузен, это была целиком и полностью моя идея. В таких делах я обхожусь без чужих советов... Да не переживай ты так, игра в любом случае стоила свеч.
- В любом случае? А если бы тебя убили?
- Тогда ты бы точно знал, что заговор существует, и сообщил бы Ноймаринену, чтобы он принял меры.
- Это и впрямь ценные сведения, но они не дороже твоей жизни!
- Ты мне льстишь, Диего. Ни один маршал не стоит потери целой провинции с перспективой войны на два фронта - а именно это могло произойти, если бы я, извини за каламбур, проворонил подготовку к мятежу. Надор вот-вот отложится от Талига, и ставлю родовой замок против коровника, что "медведи" не упустят такой великолепной возможности закрепиться у нас на севере. Мне, конечно, нравится воевать, но во всём нужно соблюдать меру, так что эту войну мы, для разнообразия, предотвратим.
- Хочешь арестовать Окделла?
- Уже поздно. Мы упустили время; теперь только тронь, и всё взорвётся. Так что не будем ломать правила - просто подменим колоду, а потом дождёмся подходящей сдачи.
- Ты ранен...
- Пустяки. Я встану на ноги раньше, чем каша заварится по-настоящему круто. Кто ещё знает, что я вернулся?
- Кроме меня - только Дьегаррон и Суавес.
- Отлично. Для всех остальных - я пропал без вести. Продолжай поиски, гоняй людей по горам, расспрашивай крестьян в соседних деревнях. Все должны увериться, что со мной покончено, а ты в полной растерянности и не знаешь, что предпринять. Тем временем надо отправить гонца...
- В Олларию?
- Нет, сначала в Торку. Мне нужен Вейзель с его людьми и очень много пороха.
- Что ты задумал?
- О, у меня обширные планы. Я собираюсь задать славную работу печатникам Талига. Как ты думаешь, во что обойдётся казне перепечатать все книги по землеописанию?
- Что?
- Окделл и Эр-При ждут весеннего половодья, чтобы утопить нашу армию в болотах. Ну, а я не люблю сырости, поэтому... нынешней весной Лукк и Лебединка не потекут в Ренкваху, только и всего.


***

Цепь оказалась очень тяжёлой и больно давила на ключицы. Она состояла из квадратных золотых звеньев размером с ладонь, и в каждое звено был вправлен большой, плоско огранённый карас. Золото потемнело от старости - эта цепь была ровесницей Надорского замка. Она помнила святого Алана Окделла, последнего защитника Кабитэлы, Джеральда Окделла, вернувшего себе и потомкам несправедливо отнятый титул, Льюиса Окделла, героя Двадцатилетней войны...
И Эгмонта Окделла, отдавшего жизнь за свободу Талигойи.
Ричард глубоко вздохнул и медленно выдохнул. За последний месяц он научился сдерживать слёзы, но они всё равно стояли где-то близко, как вода в наполненном до краёв кувшине, и приходилось держать спину прямо и высоко поднимать подбородок, чтобы спрятанное горе случайно не выплеснулось наружу.
Он взглянул в зеркало: из мутной серебристой глубины на него смотрел мальчик с русыми волосами, гладко зачёсанными за уши, с тоскливыми серыми глазами. Нарядный чёрный камзол с золотой отделкой не мог скрыть ни острых локтей, ни тонкой шеи, на которой герцогская цепь висела, как на палке, спускаясь почти до живота, - и, глядя на себя, невозможно было не вспоминать, как лежала эта цепь на широких плечах отца.
Дик тоже должен был вырасти сильным, высоким и широкоплечим, только ему не дадут вырасти. Мать прятала глаза и ничего не говорила, но он и так понимал, что с ними сделают. Сына мятежника ждёт плаха, жену - монастырь, дочерей - насильственный брак с "навозниками", которые поделят между собой отцовские владения. Страшный кардинал Дорак никого не пощадит, и уж тем более - законного наследника Надора.
Он подтянул цепь, но она скользнула по атласу и опять сползла вниз. Ричард закусил губу. Болтающаяся цепь делала его маленьким и жалким, а он не хотел выглядеть жалким. Он должен выйти навстречу судьбе спокойно и гордо, как вышел отец на свой последний бой. Отец тоже знал, что его ждёт смерть, ведь проклятый Ворон - первая шпага Талига. Но Эгмонт Окделл не дрогнул, и Ричард не посрамит его имени. Только бы удержаться и не заплакать, когда поведут на казнь.
- Эр Ричард, - В дверь осторожно постучались; это был Тэдди. - Эр Ричард...
- Что?
- Эрэа зовёт вас. Уже приехали...
"За мной", - обмер Дик. Сердце сжалось, как птенец в гнезде при виде голодной кошки. Не плакать, только не плакать... И голову - выше! Пусть слуги узурпатора видят, что Окделлов ничем не сломить и не запугать!
Мать ждала его внизу. Она осталась в трауре, только надела фамильное ожерелье из оправленных в золото чёрных и красных карасов. Лицо матери было таким же тусклым и серым, как ткань её платья; она не плакала, когда узнала об отце, но как-то в одночасье постарела. Были у неё раньше эти морщины возле глаз и резкие складки в уголках сурово сжатого рта - или они появились только сейчас?
Нэн привела девочек. Айрис в траурном платье казалась совсем худенькой и нездоровой, но глаза её, хоть и покрасневшие, были сухи. Дейдри и Эдит цеплялись за руки няньки, и трудно было сказать, кто из них больше испуган. Дик чуть не застонал от бессловесного отчаяния. Неужели всего три месяца назад он обещал Айри, что поженит её с Робером? Да - всего три месяца прошло, а Робер мёртв. Он сражался вместе со своим отцом и братьями и вместе с ними погиб, как настоящий рыцарь Талигойи. А кардинал выдаст Айрис за кого-нибудь из сторонников узурпатора, и она зачахнет от тоски, словно праведная Женевьев. И никто не защитит её и малышек, потому что Ричарда уже не будет...
Мать поправила ему цепь на плечах и разгладила воротник из чёрного кружева.
- Сын мой, - голос герцогини Мирабеллы был полон безнадёжного спокойствия. - Мужайтесь. Создатель не оставит нас.
...Стоящая во дворе карета была чёрной. У Дика дрогнули колени, но жёсткая рука матери не дала ему пошатнуться. Нахлынувший было ужас сменился яростью, как только Ричард разглядел герб на дверце - на синем щите раскинул крылья летящий ворон. Алва!
Слуги в чёрно-синих одеждах держали под уздцы прекрасных вороных лошадей, а хозяин экипажа уже стоял у крыльца - темноволосый, смуглый и гибкий, как соболь, с яркими чёрными глазами, в атласном камзоле тех же родовых цветов. От ненависти у Дика свело холодом скулы. Вот ты каков, Кэналлийский Ворон. Вот ты каков, предатель из рода предателей, убийца отца, дяди Мориса и Робера...
- Герцог Ричард Окделл, герцогиня Мирабелла, - Учтивый наклон головы, тёмная прядь падает на лоб. - Я Диего Салина.
Стиснутые кулаки Ричарда разжались сами собой. Это не Ворон - всего лишь его родич по матери. А мог бы стать родственником Робера. Дик высоко вскинул голову, чтобы удержать слёзы, позорно закипающие в уголках глаз. Арсен Эпинэ был помолвлен с Леоной Салина, и Робер взахлёб рассказывал, какая красивая и весёлая невеста у его брата, и звал Дика на свадьбу - на Летний Излом... А через два месяца маркиз Салина бок о бок с Вороном гнал отступающий арьергард Эпинэ в трясину. Где-то там, в топкой заболоченной чаще, под деревянными столбиками с наспех вырубленными эсперами, остались тела Мориса, Арсена, Мишеля, Сержа... А тело Робера так и не нашли.
Сквозь радугу на ресницах лицо марикьярского маркиза плыло и двоилось. Он хоть немного раскаивается в содеянном? Или уже подыскивает Леоне нового жениха - познатнее да побогаче?
- Вас здесь не рады видеть, маркиз, - голос матушки обдавал зимней стужей, - и, будь моя воля, вы не переступили бы этот порог. Но я всего лишь женщина и вдова, и я не в силах отстоять свой дом. Говорите же. Я должна знать, какие новые испытания послал нам Создатель, чтобы укрепить наш дух.
Салина чуть поклонился и отступил в сторону, пропуская вперёд мешковатого немолодого человека в чёрно-белой одежде. Человек походил на сороку - такой же глуповатый и суетливый с виду. Он был бы смешон, если бы не держал в руках свиток с печатями, решающий судьбу Надора и его властителя.
- По приказу Его Величества Фердинанда Второго, милостью Создателя короля Талига! - провозгласил чёрно-белый, разворачивая свиток.
От напряжения у Дика зазвенело в висках. Он слышал монотонное бормотание чиновника, видел, как шевелятся тонкие некрасивые губы, но смысл доходил до него с пятого слова на десятое.
- ...повинен в государственной измене, в шпионаже и сговоре с врагами Талига, в мятеже и в подстрекательстве к оному, в сопротивлении законной власти, в покушении на убийство...
"Ложь", - шептал про себя Дикон, - "всё это ложь".
- ...для искоренения смуты и пагубных последствий её, а также для блага провинции и государства...
Пальцы матери до боли стиснули его плечо. Дик зажмурился и, устыдившись, тут же открыл глаза.
- ...поручить надзор над малолетним Ричардом герцогом Окделлом и управление его владениями до достижения означенным герцогом Окделлом совершенных лет и вступления его в права наследования...
"Совершеннолетие" и "наследование" отдались у Дика в ушах вместе с его именем, как два удара колокола. Святой Алан! Так его не убьют?
- ...Рокэ Алва, герцогу кэналлийскому и марикьярскому. Подписано: Фердинанд Второй Оллар, король Талига. Дано в Олларии, в пятый день Месяца Алмаза 393 года Круга Скал. Создатель, храни Талиг и его короля!
Сорочий чиновник замолчал, и во дворе стало тихо, как на кладбище. Ладонь герцогини соскользнула с плеча сына, будто сухой лист.
- Это невозможно, - глухо вымолвила она. - Опекуном Ричарда должен быть граф Эйвон Ларак, как ближайший родственник по мужской линии.
Салина заложил руки за спину.
- Сожалею, эрэа, но таков приказ Его Величества.
- Приказ тирана и узурпатора!
- Эрэа, - в голосе Салины прорезалась сталь, - я этого не слышал. Герцог Окделл, мне поручено сопроводить вас в Кэналлоа, во владения герцога Алва, на чьём попечении вы останетесь до совершеннолетия.
Дикон не двинулся с места. Он думал, что его повезут в столицу на казнь - но ссылка в чужой край, где правит кровожадный Ворон, была не менее страшной участью. До совершеннолетия - это целых четыре года. Он столько не выдержит!
- Вы хотите отдать Ричарда в руки убийцы его отца? - хрипло спросила герцогиня. - И пытаетесь убедить меня, что он доживёт до того дня, когда Надор перейдёт к нему по закону?
Дику показалось, что Салина вздохнул.
- Эрэа, я мог бы снова сослаться на приказ... но, поверьте, герцог Алва не причинит вашему сыну вреда. Если это успокоит вас, то знайте, что у меня тоже есть сын, и я понимаю, что значит быть родителем. Я даю вам слово, что юному Ричарду ничего не грозит.
- Слово сообщника убийцы ничего не стоит, - губы матери скривились, как от нестерпимой горечи, - но Создатель сохранит невинного. Я отпускаю вас, Ричард, с моими молитвами и моим благословением.
- Да, матушка, - пробормотал Дик. - Я... пусть Тэдди соберёт мои вещи.
Марикьярский вельможа покачал головой.
- Простите, герцог, мне особо приказано не допускать никаких проволочек. У нас есть всё, что может понадобиться вам в пути. В Алвасете вы также не будете ни в чём терпеть недостатка. Мы должны ехать немедленно.
Прямо сейчас? Без пощады, без единой маленькой отсрочки?
Ричард с тоской оглянулся на массивные двери из резного дуба с начищенными бронзовыми кольцами. За ними, отныне недосягаемые, оставались залы и комнаты, его спальня и кабинет с недочитанной книгой на столе, галерея с портретами его славных прародителей, таинственный сумрак Гербовой башни, гостиная с медвежьими шкурами на стенах и рыцарскими доспехами в углу... Всё, что было таким незаметным, привычным, родным, - и сейчас, на пороге разлуки, вдруг стало желаннее и дороже любых Рассветных Садов...
Но его имя было Ричард Окделл, и он должен был выдержать этот удар с твёрдостью, достойной Повелителя Скал. Он поцеловал руку матери, обнял по очереди сестёр - бледную, как подснежник, Айрис, перепуганную Дейдри и зарёванную, ничего не понимающую Эдит. Отстранился, когда Салина хотел взять его за локоть, и уверенным шагом, выпрямив спину, сам пошёл к карете - как шёл на эшафот его предок, святой Алан Окделл.
Заплакал он уже потом, скорчившись на обитом бархатом сиденье за плотно закрытыми занавесками, под стук копыт, милосердно заглушивших рыдания.


***

За окном кареты проплывали ветки странных деревьев с плотной зелёной листвой и гроздьями ярко-алых цветов, среди которых уже виднелись созревающие завязи круглых, смахивающих на яблоки плодов. Но это были не яблони, конечно, - диковинные соцветия, похожие на брызги крови, ничем не напоминали бело-розовые медвяные облака, украшавшие по весне надорские сады. Дик вздохнул. Здесь даже деревья не давали забыть о том, что он - пленник в чужой, пусть и приветливой с виду земле.
Дорога в очередной раз вильнула в зарослях неправильных яблонь и вырвалась на простор. Дик припал к окну. Карета ехала по гребню холма, ало-зелёный склон полого стелился вдаль, как расписной шёлковый платок, а между зеленью и небом сияло нечто необъятное, ослепительное, сверкающее, бирюзовое вблизи и нежно-голубое у горизонта. Если бы солнце не отражалось в нём жаркой золотой полосой, Ричард навряд ли бы догадался, что это вода. Он и представить себе не мог, что воды бывает так много...
- Море, - улыбнулся Салина, и от этой спокойной доброжелательной улыбки Дику захотелось выскочить из кареты.
Море... Море, которое он так мечтал увидеть. Как жутко и нелепо сбываются его мечты: он хотел посмотреть на кэналлийцев - и вот они, едут по обе стороны экипажа, а напротив сидит самый настоящий марикьяре, только что-то неохота расспрашивать его о кораблях, морских походах и далёких островах. Он хотел увидеть море - что ж, вот и море, и ближайшие четыре года он проведёт на его берегу, в доме своего злейшего врага и в полной его власти...
...Когда за поворотом показался мыс и замок Алвасете, Ричард почувствовал себя обманутым. Ворону пристало бы обитать в серой каменной громаде с крошечными подслеповатыми бойницами, мрачной и неприступной, как тюрьма. Но замок оказался... невесомым. Воздвигнутый на самом краю мыса, он будто взлетал со скалы, устремляясь к небу всеми белыми стенами, всеми стройными башнями в резном кружеве морисских узоров - и серебряные шпили горели на солнце, словно шпаги, вскинутые в гордом салюте.
И на самом высоком шпиле трепетал чёрно-синий штандарт с летящим вороном - ненавистный герб дома Алва.
Дик сердито задёрнул занавеску. Вражеская цитадель заслуживала лишь отвращения, но замок был так прекрасен, что сердце замирало в груди. Как может Зло гнездиться в таком светлом, радостном месте? Неужели и эта красота - лжива?
Карета поднялась по широкой подъездной дороге, проложенной вдоль мыса, преодолела подвесной мост и вкатилась во двор. Заслышав протяжный окрик кучера, Дик насилу подавил дрожь. Путешествие было всего лишь передышкой - настоящие испытания начинались только сейчас...
Салина провёл его через двор на высокую террасу с мраморными перилами. Навстречу вышел слуга в чёрно-синем наряде, немолодой, но осанистый, с почти военной выправкой. Его седеющие волосы были собраны в хвост на затылке - Ричард уже заметил, что это излюбленная причёска кэналлийцев.
- Соберано желает видеть герцога Окделла, - поклонившись, сообщил слуга. На талиг он изъяснялся чисто, но с непривычно-звонким выговором.
- Мы только что с дороги, - недовольно начал Салина. - Мальчик устал...
- Я не устал, - перебил его Дик. - И не голоден.
На самом деле есть хотелось ужасно. Другое дело, что Ричард Окделл скорее умрёт от голода, чем попросит хоть корку хлеба в доме убийцы.
- Как угодно, - пожал плечами маркиз. - Проводи нас, Начо.
Изнутри замок казался больше, чем снаружи. Ричард быстро потерял счёт коридорам, переходам и лестницам; он ощущал себя песчинкой, затерянной в перламутровых недрах морской раковины. Наконец, Начо распахнул какую-то дверь, и они вошли в просторную, красиво обставленную комнату. Здесь было очень много света и не очень много мебели - и в первую секунду показалось, что комната пуста...
...Он стоял у распахнутого окна - в стрельчатом, золотом от солнца проёме стройный чёрный силуэт напоминал гербовую фигуру на перевёрнутом щите. Перевёрнутый щит - знак бесчестья, но Алва смеются над законами Чести. Смеются - и побеждают. Со времён падения Кабитэлы предательство всегда берёт верх над благородством, ведь преимущество у того, кто бьёт в спину.
Ричард Окделл был Человеком Чести, но чего бы он только не отдал за хороший нож и один-единственный верный удар - сейчас, пока кэналлийский выродок смотрит в окно, подставив спину его бешеному взгляду! О, если бы взглядом можно было убивать!
- Оставьте нас, - негромко приказал Ворон, не поворачивая головы. Маркиз Салина и Начо подчинились беспрекословно. Дверь, украшенная искусной резьбой по дереву, захлопнулась за ними.
Алва обернулся, и Ричард наконец взглянул в лицо своему заклятому врагу.
Смоляные волосы до плеч. Слишком светлая для южанина кожа. Безупречно правильные черты, чёткий очерк бровей и пронзительная синева глаз.
Слова умерли у Дика в горле. За окном сиял полдень, в безоблачном небе парили белые чайки - а перед ним снова чернела обледенелая кромка обрыва, и кровь на снегу была тёмной, как ежевичный сок, и жёсткая верёвка резала скованные холодом пальцы... Он смотрел в синие глаза "рэя Аррохадо" и чувствовал, как внутри всё туже натягивается невидимая струна - до звона, до дрожи, до остановки дыхания. Святой Алан, ведь это невозможно, невозможно так ненавидеть...
Он смотрел в глаза Кэналлийского Ворона и точно знал, что наступит день, когда этот человек ляжет мёртвым у его ног - так, как лежал на краю пропасти, в которой сгинул бы без следа, будь у судьбы хоть капля совести.
А ещё он знал, что Алва тоже видит всё это в его глазах - ненависть, презрение и приговор - и оттого так невыносимо длится молчание, нарушаемое лишь далёкими вскриками чаек из открытого окна...
Рокэ Алва заговорил первым.
- Мишель Эпинэ был секундантом Эгмонта Окделла на дуэли. Он должен был передать вам оружие и вещи вашего отца, но по известным причинам не смог этого сделать. Я взял этот долг на себя.
Он указал на стол, застеленный вместо скатерти жемчужно-серым атласом, и на то, что было разложено на траурном покрове. Указал правой рукой - теперь он действовал ею почти свободно.
Двигаясь медленно, как во сне, Ричард подошёл к столу. Отцовскую шпагу с позолоченным эфесом и агатом в оголовке он узнал сразу. И массивный золотой перстень с чёрным карасом квадратной огранки, и отлитый из серебра знак Повелителя Скал. Но взгляд его притянул длинный кинжал с трёхгранным лезвием, отмеченный клеймом в виде вепря. Без ножен - те лежали отдельно, вместе с перевязью.
Дик обхватил пальцами кованую рукоять. Кинжал святого Алана был тяжёл и неудобно лежал в руке. Нет, оружие ни при чём, просто его рука ещё слаба. Слишком слаба для настоящего справедливого дела.
Но она окрепнет. Со временем.
Ворон, не меняясь в лице, наблюдал за ним. Их разделяло не больше пяти шагов; искушение было почти непреодолимым - но синие глаза следили за каждым его движением, а тяжесть клинка заставляла руку дрожать...
Ричард положил кинжал на стол, рядом со шпагой. Взял родовой знак - серебряный диск, украшенный переплетением древних символов, которые не смог бы прочесть ни один астролог, - и повесил на шею, спрятав под воротник. Он надел бы и перстень Окделлов, но тот не удержался бы у него даже на большом пальце.
- Эта комната и смежная с ней - ваши, - спокойно сообщил Алва. - Начиная с этой минуты и до того дня, когда вы покинете замок, сюда никто не войдёт без вашего разрешения. Даже я.
Дик промолчал.
- Прислуживать вам будет Игнасио, с которым вы уже знакомы. Он же проводит вас в обеденную залу, а потом покажет замок. Об остальном мы поговорим завтра, когда вы отдохнёте и придёте в себя. До свидания.
Герцог обошёл застывшего Ричарда и приблизился к двери. Он двигался легко и вкрадчиво; так, наверное, двигаются леопарды, обитающие в Багряных землях. Прекрасный снаружи и насквозь подлый изнутри, он сам был как этот замок - чарующая оболочка, прячущая под собой уродливый лик истинного зла. Зла, с которым Дику предстояло четыре бесконечных года делить хлеб и кров и дышать одним воздухом.
- Будьте вы прокляты, - одними губами сказал он в спину уходящему.
Если Алва и услышал его, то виду не подал. Дверь закрылась за ним совершенно бесшумно. Ричард остался один.
Через минуту дверь снова распахнулась, и на пороге появился Начо, которого, оказывается, звали Игнасио.
- Дор Рикардо, - произнёс он с тем же звонким акцентом, и Дика передёрнуло при мысли, что ему придётся откликаться на это чужое имя. - Прошу вас следовать за мной.
Слуга повёл его по коридору, потом вниз по лестнице, через какую-то длинную анфиладу... Дик не спрашивал, куда они идут: теперь было всё равно. Он забыл, что ему хотелось есть - желудок онемел, и в груди, не давая свободно дышать, лежал тяжёлый камень с острыми краями. Он бездумно передвигал ноги, не замечая ничего вокруг, пока в глаза не ударил яркий свет.
Они стояли во внутреннем дворе, вымощенном белым ракушечником. Вдоль стен, между колонн с узорчатыми перекрытиями, несли стражу розовые и жасминовые кусты; посередине из мозаичной чаши бил маленький фонтан, наполняя воздух прохладой и серебристым плеском. А у фонтана, на мраморной скамье...
- Ричард!
- Дикон!
- Альдо? - не веря своим глазам, прошептал Дик. - Валентин? Вы тоже здесь?
Радость вспыхнула и погасла, как искра, упавшая в сырой хворост. Святой Алан, а он-то утешался тем, что принц уже давно в Алате, в полной безопасности, а Валентин - дома, в Васспарде... В Придде было мирно, их война обошла десятой дорогой.
- Дикон! - Альдо, смеясь, обнял его и чуть не оторвал от земли. - Закатные твари, вот это встреча! Дик, ты чего?
Отпустив Ричарда, он заглянул ему в глаза - и улыбка сошла с его лица.
- Ты его видел? Ворона?
Дик кивнул. А что было говорить?
- Ну и дураки мы были, - с горечью сказал Альдо. - Ладно, ты ещё дитя, да и Валентин тоже - но я-то хорош! Как вспомню, что у Робера был пистолет, так... просто злости на себя не хватает. Ведь всё могло быть иначе...
Он крепко сжал руку Ричарда.
- Твой отец был лучшим из людей, Дикон. Он жил и умер, как герой, за свого короля и за Талигойю. И пусть Дорак с "навозниками" сочинят какую угодно ложь - мы знаем правду, а время всё расставит по местам.
Дик вздохнул, и камень из груди словно поднялся к горлу. Чтобы не разрыдаться, он торопливо спросил:
- Альдо, а как же ты?..
Голубые глаза принца сердито блеснули.
- Да я даже до Рассанны не доехал - перехватили! Сначала в Кабитэлу повезли, я уж думал, всё... А потом кэналлийцы нагнали, вместе с Салиной. Начальнику охраны - бумагу с печатью в зубы, а меня - прямиком сюда. Я так и не понял, как Ворон это обстряпал, - Он махнул рукой. - Матильда, наверное, с ума сходит. Если ей вообще кто-нибудь сказал, куда я делся... А ты?
- Он... - у Дика язык не повернулся назвать врага по имени. - Он теперь вроде как... мой опекун. И наместник Надора.
- Леворукий! - только и смог сказать Альдо. - Ну, Леворукий!
Валентин отмолчался. Он с начала разговора держался в стороне; заметив, что Ричард на него смотрит, он бросил в ответ быстрый взгляд и потупился. Вот глупый! Он что, думает, что Дик перестанет с ним дружить из-за того, что герцог Придд не присоединился к восстанию? Валентин не виноват в трусости своего отца, да и не такое сейчас время, чтобы разбрасываться друзьями. Они втроём в плену у Ворона и должны держаться вместе, чтобы выжить и отомстить за своих.
Дик решительно шагнул к нему.
- А тебя-то за что? - спросил он.
Валентин неохотно поднял глаза.
- Герцог Алва полагает, что моё присутствие здесь удержит отца от необдуманных поступков, - проговорил он бесцветным тоном.
- Каков, а? - процедил Альдо. - И Первым маршалом заделался, и на твой Надор руку наложил, и заложников взял! Герцог Придд теперь ему слова поперёк не скажет, а эр Гийом и так едва от плахи ушёл... Но ничего, мы ещё поборемся!
Дик слушал его с восхищением. Альдо был прирождённым королём: он думал сначала о своих подданных. Но не потеря Надора, не отступничество Придда были страшнее всего. Талигойе не восстать без истинных владык, а последний из рода Раканов оказался во власти коварного врага. И рядом с ним - только два Человека Чести, готовых биться за своего сюзерена.
- Альдо... - Он даже охрип от волнения. - Ты знай, что бы ни случилось - мы с Валентином всё равно твои вассалы и будем тебя защищать. Если Ворон только посмеет... пусть сначала убьёт меня!
Принц серьёзно кивнул.
- Спасибо, Дикон. Только не горячись, нас пока никто убивать не собирается. Скорее наоборот...
Ричард смотрел на него, не понимая. Альдо вдруг хлопнул себя по лбу.
- Ой, да ты же ещё не знаешь! Идём скорее!
...После солнечного двора комната показалась тёмной. В распахнутое окно лезли зелёные ветки, белые звёздочки жасмина осыпались прямо на подоконник, их чистый горьковатый аромат смешивался с запахом лекарственных трав и настоев.
Кровать в углу пряталась под лёгким пологом, но край его был откинут, и, подойдя ближе, Ричард увидел лицо спящего. Очень бледное лицо. Очень знакомое.
Альдо предостерегающим жестом вскинул палец к губам, и Дик не решился окликнуть Робера. Новый маркиз Эр-При страшно исхудал и осунулся, на запавших щеках лежала призрачная желтизна, вокруг глаз - синие тени. Но дыхание его было глубоким и ровным, и спал он спокойно, как спят здоровые, но очень усталые люди.
- Ворон сам его лечил, - шёпотом сказал Альдо. - Прямо из могилы поднял... такие вот дела, Дикон.
И Ричард Окделл испытал острое, совершенно не верноподданническое желание разбить сюзерену нос.


***

Ночью пришла гроза.
Дик не спал. Лёжа в темноте с открытыми глазами, он слушал, как ярится ветер за окном, и считал пробегающие по стене сполохи от далёких, ещё не режущих глаз молний. Рука сжимала под подушкой нагретую рукоять кинжала.
Когда ты вырастешь, сказал отец, - но Дик уже вырос. Он перестал быть ребёнком в тот день, когда осиротел. Он стал взрослым, когда золотая цепь с карасами легла на его плечи. Ричард Окделл, герцог Надора, Повелитель Скал не имеет права быть слабым или беспомощным. Он должен выжить. И победить.
Он тихо встал. Прошёл босиком по пушистому ковру, распахнул окно. Ветер ударил в лицо, светлая портьера надулась, как парус, и Дику на миг показалось, что он стоит на носу корабля, стремительно летящего по волнам. Небо было сплошь затянуто низкими штормовыми облаками, по морю катились белые барашки, горизонт переливался синеватыми зарницами - а дождь всё никак не начинался.
Дикон взобрался на широкий подоконник. От высоты захватило дух - не страхом, а какой-то безудержной, пьянящей яростью. Ветер протестующе толкнул его в грудь упругой ладонью, пытаясь отбросить назад, в комнату, но Ричард устоял. Выпрямился в оконном проёме во весь рост и поднял отцовский кинжал к небу, то ли салютуя, то ли грозя чёрным клубящимся тучам.
Он не знал слов - они пришли из самого сердца, рождённые горечью и гневом.
- Всем, что для меня свято... Моей Честью, и памятью отца, и кровью Окделлов в моих жилах... Клянусь - я отомщу Ворону. Клянусь - этот клинок снова обагрится кровью Алва.
"Ты сказал", - шальной порыв ветра разметал плющ на стене и взъерошил Дику волосы, как чья-то невидимая рука.
"Ты сказал", - белый росчерк молнии вспорол ночное небо, и призрачный свет на миг отразился в лезвии кинжала.
"Ты сказал", - прибой грянул кипящим валом в подножие мыса, и скала, на которой стоял замок, вздрогнула до основания, - "мы слышали".
- Клянусь, - шёпотом повторил Дик - и в ответ ему где-то у горизонта медлительно и протяжно, как ржавый засов, скрежетнул гром.
И лишь тогда тяжёлая от воды облачная сеть прорвалась, и застоявшийся взаперти ливень помчался галопом поперёк залива, выбивая каплями сумасшедшую дробь по стенам и кровлям замка Алвасете.


***

- Он ненавидит тебя.
- Это его право.
- Зачем ты забрал его сюда? Ведь Сильвестр согласился на твои условия...
- Сильвестр любит вслух говорить "да", а про себя "нет". В Надоре парень скончался бы через месяц от скоротечной чахотки, причём так, чтобы я не нашёл повода обидеться... Нет, я не собираюсь искушать Его Высокопреосвященство, оставляя Окделла в пределах его досягаемости.
- Стоит ли из-за него ссориться с кардиналом? Сильвестр ещё не простил тебе Ракана, которого ты выдернул у него из-под носа.
- Мы с кардиналом поссоримся не раньше, чем Дриксен и Гайифа уйдут на дно морское, а до тех пор я ему нужен. К тому же я обуздал для него Придда, а это дорогого стоит.
- Тебе виднее. Но, боюсь, ты повесил себе на шею опасный груз, собрав их под одной крышей. Среди твоих врагов найдутся те, кому выгодно обезглавить три знатные фамилии разом, свалив вину на тебя.
- Мне нет до них дела, если они не сунутся в моё гнездо. А если сунутся... Дураков не жаль. Твоё здоровье.
- Спасибо... И всё-таки, Рокэ, - зачем? Ты и так много для них сделал.
- Разве?
- Думаешь, я не понял, почему ты с едва зажившей рукой позвал Эгмонта на линию? Почему протянул полдня, прежде чем перекрыть Торкский тракт? Не говори мне, что это была случайность.
- А ты поступил бы иначе?
- Да. Или нет... Каррьяра, я сам не знаю!.. Но всё равно - спасибо тебе.
- За что?
- За Робера. И за то, что я могу смотреть Леоне в глаза.
- Извини, но я сделал это не для тебя и не для Робера. Я обещал дать им шанс и выполнил, что обещал. Только и всего.
- Понимаю... Но ты не ответил на мой вопрос. Зачем тебе эти мальчишки? Я понимаю, ты им обязан, но это же не значит, что ты должен опекать их всю жизнь.
- Так и быть, открою тебе один секрет. Я решил собрать домашнюю коллекцию гальтарских времён, и мне как раз нужны четыре потомка четырёх Домов. И ещё Ракан...
- Закатные твари, Рокэ! Ты хоть раз можешь ответить откровенно, без дурацких шуток?
- Чтобы докатиться до откровенности, мне нужно выпить вдвое больше. Ты столько не потянешь. Там ещё что-нибудь осталось?
- Только "Проклятая".
- Давай.
- ...Кошки с тобой, не хочешь рассказывать - не надо. Но прошу тебя, отошли Окделла. Разве тебе мало трёх щенков, чтобы тащить в дом ещё и волчонка?
- Не преувеличивай, кузен. Твоему "волчонку" двенадцать лет, и кусаться он начнёт нескоро.
- Ты видел его всего дважды, а я провёл с ним почти месяц в пути. Я знаю его лучше, чем ты. Он не простит и не смирится. Мне его жаль, но, ради Астрапа, не держи его при себе.
- Диего...
- Нет, Рокэ, послушай! Тебе его не приручить. Ты потратишь на него годы усилий - и вырастишь собственного убийцу... Что смешного я сказал?
- Ничего. Я просто вспомнил, как ты отговаривал меня брать Моро. Примерно в тех же выражениях.
- Человек опаснее лошади. Не стоит рисковать.
- Я уже рискнул. Окделл останется здесь. Считай, что я заключил на него пари.
- С кем?
- Со здравым смыслом, Диего. Со здравым смыслом... и с судьбой.

@темы: Робер Эпинэ, Ричард Окделл, Валентин Придд, Альдо Ракан, ОЭ, фанфики, Рокэ Алва

@темы: Ричард Окделл, Марсель Валме, ОЭ, фанфики, Рокэ Алва

Название: День рождения Вальдеса
Фандом: Отблески Этерны
Жанр: джен, пост-канон, вольная фантазия
Дисклеймер: все права на мир и героев принадлежат В. В. Камше
От автора: написано на заявку Внекруга Скал Пост-канон. Кто будет, кто не будет, на чем сердце успокоится для  suzamuza

читать дальше

Возьмем Судьбы небесное стило –
Смерть зачеркнем и жизни перепишем...

(с) Кьянти

На вершине Хёксберг никогда не бывает снега. Слишком высоко и открыто это место, слишком яростно свищут над ним ветра - и потому круглый год макушку горы покрывает лишь ковёр цепкого низкорослого вереска, зелёный летом и серебристый зимой. И тянет к солнцу мёртвые белые ветви сосна, что стоит тут с незапамятных времён и будет стоять, когда нынешние времена тоже сотрутся из памяти потомков.
Четырежды в год, на каждый Излом, здесь собираются талигойские моряки, вольные альбатросы Устричного моря, все, как один - сорвиголовы и безбожники. И пляшут у костров ночь напролёт, зазывая удачу и добрый ветер в паруса.
Но нынешний праздник Весеннего Излома не похож на прежние. Вместо шестнадцати костров на вершине сложен только один. И собираются к нему не сотня отчаянных капитанов, а всего-то несколько человек.
Ротгер Вальдес и Рамон Альмейда разводят огонь. Первый, как всегда, весел, второй хмур и сосредоточен. После Излома эпох альмиранте, кажется, разучился улыбаться. Зато стал подолгу пропадать в море под любыми предлогами - к большому неудовольствию Бешеного, которому в отсутствие командира приходится бросать любимую "Астэру" и заниматься делами адмиралтейства.
К морякам присоединяется Диего Салина, в недавнем прошлом - марикьярский маркиз, сейчас - новый соберано Кэналлоа. По праву наследования и с согласия регента Талига он принял кипарисовые ветви на щит и звание герцога; звание - но не имя. Род герцогов Алва оборвался со смертью последнего из них, и замок Алвасете второй год стоит без флагов, а герцоги Салина по-прежнему живут на Марикьяре, не желая тревожить опустевшее гнездо Воронов.
Молодой Альберто Салина серьёзен не по годам. С честью окончив службу у адмирала Альмейды, сложив с себя звание оруженосца, он мог перейти к дяде на "Марикьяру", но остался на "Франциске Великом". И, кажется, до сих пор не привык к положению наследника соберано и к мысли о том, что когда-нибудь забота о процветании Кэналлоа ляжет на его плечи.
Костёр разгорается, а гости всё прибывают. То, что творится на Хёксберг в ночь Излома - не для женских глаз, но сегодня все правила летят к закатным кошкам, и Робер Эпинэ под руку ведёт к огню Марианну Капуль-Гизайль. Баронесса чудо как хороша в тёмно-красном зимнем платье и собольей накидке, а откуда взялась пурпурная роза, что украшает соблазнительно глубокий вырез мехового воротника, - это знают только сам Иноходец да гоганский торговец, слупивший с него втридорога за несезонный подарок.
Марсель Валме с нежностью сжимает тонкие пальчики Елены. Урготская принцесса виновато опускает глаза: ей и страшно, и стыдно признаться в своём страхе. Но цепляясь за руку Валме, будто черпая уверенность в его прикосновении, она идёт и через силу улыбается в ответ на почтительные поклоны хозяев праздника.
Луиджи Джильди явился один - супруга осталась в Фельпе, но жене моряка не привыкать к разлукам. "Влюблённая акула" отдыхает на хёксбергском рейде, а её капитан знакомой тропой поднимается на вершину. Всего на несколько шагов отстаёт от него Лионель Савиньяк, за братом спешит Эмиль, неся на руках, как спящего ребёнка, привезённую из родового замка гитару. Сегодня не будет неистовых танцев у огня. Сегодняшняя ночь - время памяти и песен.
Моряки уже собрались у костяной сосны. Диего Салина снимает герцогскую цепь - серебряная вязь, сапфировые звёзды - и его сын, белкой взбежав по нагому стволу, обвивает цепью воздетую к небу ветку. Эпинэ кладёт к подножию дерева морисскую саблю - бесценной работы клинок в простых кожаных ножнах; рядом, в развилке корней, Эмиль бережно пристраивает гитару. Последним подходит Вальдес с бутылкой в руках и щедро плещет на сухую серебристую траву "Чёрной кровью". С наслаждением раздувает ноздри, принюхиваясь с божественному аромату вина, и допивает остаток сам, а бутылку лихо разбивает о сосну.
- А разве можно? - недоумённо шепчет Джильди, немного знакомый с обычаями марикьяре.
Альмейда пожимает плечами.
- Ему сегодня всё можно. Он же именинник.
Фельпцу остаётся только хмыкнуть. Да уж, Бешеному всё можно. Доводить до белого каления дриксов и собственное начальство в лице того же Альмейды. Спасать вражеских адмиралов и швыряться жемчугом. Ловить за хвост ветра, водить дружбу с ведьмами и даже приглашать на свой день рождения гостей из Заката. Для таких, как он, слова "нельзя" попросту не существует.
Кроме альмиранте, который в этот вечер на диво уступчив, приструнить Вальдеса мог бы разве что Вейзель - но его здесь нет. Узнав, где и как непутёвый племянник собирается справлять день рождения, генерал-от-артиллерии наотрез отказался принимать участие в этом, с позволения сказать, действе. Положа руку на сердце, Джильди не может его винить - то, что задумали Вальдес и Валме, и впрямь попахивает ересью, если не чернокнижием; другое дело, что фельпского принца, танцевавшего с кэцхен на Зимний Излом, такие мелочи уже не смущают.
Над морем догорает холодный ветреный закат. Солнце тонет в волнах, золотая полоса у горизонта понемногу гаснет, на потемневшем небе яснее проступают звёзды. Разговоры у костра стихают, и взгляды всё чаще обращаются туда, где в прозрачной темноте белеет древняя сосна и колдовскими синими огнями переливается на ветке сапфировая цепь.
Марианна молча теребит муфту - веера нет, но надо же чем-то занять руки, чтобы не сойти с ума от нетерпения и жути. Елена дрожит, как замёрзший зайчонок; Марсель крепится, но и ему не по себе. Это ведь не мистерия с дурацкими костюмами и золочёными сандалиями. Это жизнь. Или как раз наоборот - но над этими вопросами пусть ломают головы материалисты... Жабу их соловей, с удовольствием добавляет про себя виконт.
А Вальдес спокоен. Из всех присутствующих, пожалуй, только он уверен, что их безумная затея выгорит. Любимец хёксбергских ведьм будто знает что-то, неведомое остальным, - и ждёт с неотступным терпением кота, стерегущего мышиную норку...
- Что-то он не торопится, - нервный смешок Робера звучит непривычно громко в натянутой тишине.
- Да, он такой, - с готовностью подхватывает Валме, радуясь возможности прервать гнетущее молчание. - Любит выдержать эффектную паузу. Вы представляете, когда я был его секундантом в Нохе...
- Плохо же ты обо мне думаешь, Марсель, - перебивает его глубокий звучный голос. - Я мог бы заставить ждать противника, но прекрасных дам - никогда. Моё почтение, Ваше Высочество. Моё почтение, баронесса.
Мгновение назад под деревом было пусто - и вот он уже стоит у белого ствола, точно статуя у храмовой колонны, и сырой ветер с моря полощет его смоляные волосы. Какой там, к Леворукому, вельможа, какой там маршал, регент и без пяти минут король Талига? Кэналлийский бандит в обтрёпанных чёрных штанах, в чёрной рубахе с распущенным воротом! Костёр светит ему в лицо, и на земле за его спиной нет тени, но для некоторых и смерть - не повод забывать о хороших манерах. Другой на его месте кинулся бы обнимать друзей. Рокэ Алва сначала подходит к женщинам.
Марианна смелее - она сама протягивает руку для поцелуя и не вздрагивает, когда ледяные пальцы закатного гостя обжигают ей запястье. Бледная и напуганная до полуобморока Елена сжимает зубы, готовясь последовать примеру баронессы, но Ворон не прикасается к ней - лишь грациозно преклоняет колено и подносит к губам вышитый конец её пояса.
- Прошу меня простить, - на бескровном лице играет прежняя шальная улыбка, - я сегодня без цветов. Но если бы в Закате росли лилии, ради вас я не пощадил бы ни одной клумбы.
Ей хватает самообладания, чтобы не разрыдаться и ответить так, как подобает дочери правителя Ургота:
- Цветы в конце зимы очень дороги, но ваше общество, герцог, несравненно дороже. Мы счастливы, что вы почтили нас визитом.
Алва поднимается на ноги и обводит взглядом замерший круг людей. Молчание затягивается, как петля на горле; первым не выдерживает Альмейда. Сорвавшись с места, он быстрым шагом подходит к Ворону и стискивает железными лапами его плечи.
- Росио.
- Рамэ, - в синих глазах вспыхивает радость. Друг остаётся другом - даже за последней чертой. И всем Закатам всех миров не перечеркнуть звон попутного ветра в парусах "Каммористы" и штандарты дома Алва, поднятые на мачты талигойской эскадры вместе с пламенными райос: верность и месть!
Следом, стряхнув оцепенение, приближается Марсель - и долго, с ноющим сердцем, вглядывается в знакомые черты. Рокэ похож на самого себя, каким он был в счастливые времена фельпской кампании, и только неживая бледность точёного лица будит недобрую память о заключении в Нохе. От той болезни Ворон вылечился, а вот где найти лекарство от смерти?
От руки Алвы исходит холод стылого камня, и Марсель вдруг вспоминает, как прошлым летом богатейшие купцы Олларии - те самые заложники, которых Первый маршал спас, сдавшись в плен Ракану, - предлагали регенту воздвигнуть в столице памятник "доблестному защитнику Талига". И как Ноймаринен отказал им. Наотрез.
Теперь Валме понимает - почему. Таким, как Рокэ, нельзя ставить памятники. Пусть остаются живыми, а не каменными, пусть остаются в рассказах и песнях, в бессмертных легендах и в грубых солдатских байках. И не беда, что куцая людская память половину растеряет, а остальное переиначит, - это лучше, чем превращать их в мраморных болванов или запирать на пыльных страницах исторических трактатов, сковав тяжеловесными, словно кандалы, учёными словами.
- Признавайся, это ты придумал? - усмехается Алва, пряча мгновенную неловкость за легкомысленным тоном.
- Вообще-то, это наша с Вальдесом совместная идея, - признаётся Марсель, скромно умалчивая о том, что план извлечения дорогого друга из лап Леворукого был разработан ими во время грандиозной попойки, после которой уже не представлялось возможным вспомнить, чью бедовую голову эта мысль посетила первой.
- Видите ли, соберано, - Бешеный появляется чуть ли не из воздуха, на зависть самому Валтазару Нохскому, – я вспомнил, что ни разу не приглашал вас на день рождения, а это никуда не годится. Надеюсь, его светлость кошачий повелитель не обидится на нас за ваше похищение. А если обидится, пусть приходит сам, мы ему тоже нальём.
Савиньяки подходят вместе, плечом к плечу, как отражение в двойном стекле. Рокэ переводит взгляд с одного на другого и качает головой.
- Если вы оба будете так по-Лионелевски хмуриться, я перестану вас различать. А где Арно?
Эмиль наконец-то улыбается.
- В Торке. Сторожит "медведей" на пару с Приддом. Маршалу Ариго нужны молодые таланты, и мальчишки его пока не разочаровали.
- Берлинга на юге, вместе с Рангони, - добавляет Вальдес. - Дожи совсем распоясались, приходится вразумлять. А Филиппа в последней стычке зацепили - но ничего, скоро поднимется.
- Хулио?..
Берто кусает губы и быстро отворачивается. Капитан "Марикьяры" погиб меньше года назад, и за его смерть с бордонцев взята кровавая дань, но чужой кровью свою боль не залить.
На минуту становится тихо; по лицу Ворона проходит мимолётная тень. Что ж - всё так, как повелось от века. Взрослые уходят, дети взрослеют. Вчерашние мальчишки ведут в бой собственные полки и корабли. Это жизнь...
Марикьяре расступаются, а за ними спешат другие, но тоже - свои.
- И вы здесь, Джильди? А вы сильно изменились, я даже не сразу вас узнал.
- Он просто женился! - выдаёт страшную тайну Марсель.
- Скажем так, - оправдывается Джильди, испепеляя виконта взглядом, - мне не понравились те Ундии, которые мы провели на вилле Бьетероццо, и я решил, что впредь лучше проводить их с законной супругой.
- Причина не хуже многих других, - Алва пожимает плечами. - И кто же счастливица? Надеюсь, не птице-рыбо-дева?
- Это Луиджи - счастливец, - с деланой завистью вздыхает Валме. - А Малена, наверное, святая, если согласилась потратить свою молодость на утешение этой... жертвы несчастной любви.
Фельпский принц, краснея, опускает глаза, но во взгляде Алвы нет насмешки - только понимание. Всё так, как должно быть. Холостые женятся, женатые вдовеют. Кто-то оплакивает разрушенное счастье, кто-то строит на его обломках новое - и это тоже жизнь...
- Эпинэ, - Робер вздрагивает, услышав своё имя. Алва пристально смотрит на него. - Я рад, что вы живы.
Иноходец молча сжимает узкую холодную ладонь. Он ждёт вопроса, неизбежного и тягостного, - вопроса, на который ему вовсе не хочется отвечать; но Рокэ ничего не спрашивает. Только ещё раз пытливо рассматривает всех собравшихся, задержав взгляд на одинокой фигуре чуть в стороне от остальных. Русые волосы и серые глаза, но лицо другое. Незнакомое.
- Руперт фок Фельсенбург, - Молодой человек в дриксенском мундире улыбается несколько принуждённо, но протянутая рука тверда.
- Наслышан, - Ворон с интересом разглядывает юношу: для доброго эсператиста, впервые повстречавшего закатную нежить, тот держится просто превосходно. - Какими ветрами вас занесло в Хёксберг?
- Попутными, - учтиво склоняет голову Руппи, - спасибо вице-адмиралу Вальдесу. В первый раз я попал сюда пленником, во второй - гостем, а теперь имею честь быть послом Кесарии к его светлости герцогу Ноймаринену.
- Ваш августейший родственник воспылал внезапной любовью к "лягушатникам"? - Алва иронично вскидывает бровь. - Я действительно многое пропустил.
- Я не льщу себя надеждой, что старые обиды будут забыты так быстро, - чуть покраснев, парирует фок Фельсенбург, - но прошедший Излом дорого обошёлся и Дриксен, и Талигу. Нам нужен если не мир, то хотя бы перемирие, чтобы зализать раны. Я имею в виду - нам всем.
Алва кивает, и лицо его на миг становится серьёзным. Всё правильно. Война сменяется миром, мир - войной, друзья становятся врагами, а враги - союзниками. Это тоже жизнь.
Уже не зимний, ещё не весенний ветер раскачивает ветви сосны, позвякивая серебряной цепью.
- Вино ещё осталось? - строго спрашивает Ворон. - Или Ротгер всё выхлебал?
- Меня оклеветали! - защищается Бешеный. - Клянусь тётушкиным чепцом, я только девочек угостил! Ну, может, сделал пару глотков за твоё здоровье...
- За упокой, ты хотел сказать, - Алва с беспечной усмешкой разглядывает сложенные у сосны дары; при виде морисского клинка в его глазах мелькает что-то вроде сожаления. - Это вы позаботились, Робер? Благодарю, но у меня теперь сложные отношения с холодным железом, так что о фехтовании придётся забыть... А вот это, - он гладит лакированный гриф гитары, - это другое дело. Должен признаться, эрэа, я скучал без вас.
И, подхватив гитару, он идёт к костру и садится у огня вместе с остальными, на одну ночь - свой, на одну ночь - как все.
Летят в костёр пробки, льётся вино, над чашами с "ведьмовкой" плещется лёгкое синеватое пламя. Рокэ настраивает гитару, и струнные переборы вплетаются в общий гул голосов. Сухой вереск шелестит на ветру и пахнет пряно и горько, а в небе тесно от звёзд. На Весенний Излом ночь равна дню, и луна прячется под чёрной мантильей, как дорита, спешащая на тайное свидание. Ночь Флоха, сказала бы Малена - Маддалена Джильди, хрупкая юная женщина с волосами цвета тёмной меди, которую никто и никогда больше не назовёт "избранной в жертву".
Все запреты рушатся в час, когда настоящее соприкасается с невозможным; и никого не удивляет, что родич дриксенского кесаря пьёт вкруговую с талигойцами, а принцесса сидит рядом с куртизанкой. Урготская Ласточка зябко потирает руки - и Марианна набрасывает ей на плечи широкую полу собольего плаща. Языки огня рвутся ввысь, а над головами людей хлопают крылья, и смутные тени реют между землёй и звёздами - чайки? Кэцхен? Белые ласточки? И лицо Рокэ, омытое тёплым светом костра, кажется совсем живым, и в синих глазах пляшут задорные золотые огоньки.
- ...Значит, бордонцам всё-таки накрутили хвосты? Отрадно слышать - но, Рамон, я когда-нибудь говорил тебе, что твоя манера ведения боя вгоняет меня в тоску? Встать линией против линии и палить, пока не кончатся ядра... Разрубленный Змей! Линия хороша только для дуэли, да и то...
- Абордажник, - с притворной досадой ворчит Альмейда. - Головорез... Тебе бы только саблями махать!
- Вот и я говорю, что линейная тактика себя изжила, - подхватывает вездесущий Вальдес. - Будущее за маневренным боем, это ясно даже моей тётушке.
- Господа... то есть, благородные доры, - прерывает спорщиков Валме. - Не знаю, как вы, а я за последнее время наговорился и наслушался о войне до полнейшего пресыщения.
- А ещё, - лукаво улыбается Марианна, - здесь есть дамы, которые ждут ваших песен, герцог. А заставлять женщин ждать...
- Непростительно, - заканчивает Марсель.
И Алва смеётся, откидывает волосы со лба и ударяет по струнам. Вмиг стихают разговоры - и голос певца, чистый и сильный, взлетает над вершиной Хёксберг, выше которой - только небо...


...Ты всплываешь из безвременья, как из глубокой тёмной воды, вглядываясь в знакомые лица, вслушиваясь в зовущие голоса. Как же их много - тех, чья судьба соприкоснулась с твоей, тех, на ком ты вольно или невольно оставил свой след. Ты прочёл бы всего себя в этих людях, в их словах и делах, в памяти, что неразрывной пуповиной тянется за край, соединяя мёртвых и живущих. Может быть, ты и есть - лишь отражение самого себя, призрак, сотканный из чужих воспоминаний и ими же оживлённый на несколько часов, на эту самую невероятную ночь в году...
Вкус "Чёрной крови" распускается на языке бархатным цветком. Вино не опьяняет, но ты и так пьян - живым огнём, живым теплом, живым сиянием глаз и улыбок. Прикосновение ветра к запрокинутому лицу, безмерная глубина ночного неба, звонкий трепет струн под напряжёнными пальцами - ты существуешь здесь и сейчас, ты дышишь, поёшь и живёшь. Это больше, чем ты мог пожелать себе на прощание. Глоток бытия посреди пустоты - как награда за все прошлые годы и будущую вечность разлуки.
Небо на востоке бледнеет, звёзды отступают от горизонта - срок на исходе, но времени ещё хватит на одну, последнюю песню.
Весенний Излом, время объединения. День и ночь уравниваются на звёздных весах, жизнь и смерть сидят у одного костра, и круг замыкается - без начала и без конца; без изъяна. Жизнь и смерть - два звена неразъёмной цепи. Кто-то должен умирать, чтобы другие жили; кто-то должен уходить, чтобы было кому остаться.
Чтобы струна звенела вечно...


- Пора, - Напоследок приласкав ладонью чуткие струны, Алва передаёт гитару Джильди и встаёт. Круг распадается: каждый торопится что-то досказать, в последний раз взглянуть на уходящего, обменяться прощальным рукопожатием. Последней к герцогу подходит Елена и, привстав на цыпочки, пугаясь собственной хмельной дерзости, касается губами мраморной щеки. Только на одну секунду руки Ворона ложатся ей на плечи, то ли гладя, то ли сжимая, - и сразу же отстраняют её, бережно и непреклонно. Праздник окончен. Чёрный Гость возвращается во тьму, но Элкимене за ним дороги нет.
В редеющих сумерках ствол костяной сосны светится собственным жемчужно-мягким светом, а у корней сгущается пятно темноты, словно распахнутый зев колодца. Валме до боли сжимает кулаки. Рокэ спокойно идёт к чёрному провалу - но в десятке шагов от дерева останавливается, пошатнувшись, будто налетев на стену.
На седой траве, окружая сосну непроницаемым кольцом, темнеет кровавая полоса. Тут же стоят оба Салина - старший и младший: у Берто в руках нож, Диего зубами затягивает повязку на рассечённом запястье.
- Вы рехнулись? - Алва морщится и пытается сделать шаг - но мёртвому через родную кровь не переступить, и младший сын Долорес Салина остаётся на месте. Диего поднимает спрятанную в траве морисскую саблю. Оружие с шипением выходит из ножен и, поймав на лезвие изменчивый отблеск догорающего костра, ложится на сухие стебли, на прерывистую красную черту.
- Что это значит? - тихо, гневно спрашивает Алва, глядя на тех, кто посмел преградить ему путь кровью и сталью.
- Это значит, что мы решили тебя не отпускать, - вкрадчиво говорит из-за спины Вальдес. - Как любит повторять моя дражайшая тётушка, в гостях хорошо, а дома пироги вкуснее. Ты уже порядком нагостился в Закате, пора и честь знать.
Алва медленно поворачивает голову. Взгляд синих глаз неподвижен и страшен.
- Если это шутка, Ротгер, то очень неудачная.
Вальдес прижимает руку к сердцу, на его лице - искренняя обида.
- Соберано! Я буду шутить всегда и везде, до самой смерти. Я буду шутить в петле на рее и в желудках у Изначальных тварей. Но подшутить над вами?.. Как вы могли такое подумать?!
- Тебе не кажется, что с этим пора заканчивать? - подступает с другой стороны Марсель. - Оллария, Ноха, а теперь ещё и тот свет... похоже, ты обзавёлся дурной привычкой возвращаться туда, куда не нужно. Только не говори, что ты и Леворукому успел присягнуть!
- Я... - Лицо Ворона кривится, будто в судороге, голос звучит глухо. - Я должен...
Альмейда не даёт ему договорить, крепко ухватив за плечо:
- Хватит, Росио! Сказано же: мы тебя не отпустим. Я тебя не отпущу!
Тёмное пятно под деревом дрожит и пульсирует, как живое, полное злобы существо, - и по телу Ворона пробегает ответная дрожь.
- Прочь! - хрипит он, с нечеловеческой силой вырываясь из рук Альмейды, но братья Савиньяки повисают на нём с двух сторон.
- Рокэ, одумайся! - Голос Лионеля окатывает холодом, словно ведро воды из проруби. - Ты никому ничего не должен! Ты же никогда не признавал чужой власти над собой!
Эмиль ничего не говорит - просто молча вцепляется в строптивого друга, готовый скорее кануть в Закат вместе с ним, чем ослабить хватку.
Чёрная тварь волнуется, чуя тёплое, дышащеее, враждебное. От неё несёт гнилью и мокрой землёй, как от разрытой могилы, Она тянется, растекаясь по вереску чернильной кляксой, и тот, кто звался Рокэ Алва, тянется ей навстречу, бездумно и неудержимо, как железо к магниту. Он не слышит их голосов, не откликается на уговоры - его глаза полузакрыты, и слепая синева заливает белки...
- Вспомни! - кричит Робер. - Во имя Астрапа, вспомни! Ты здесь, и ты есть! Только это и важно!
- Эномбрэдастрапэ! - подхватывает Вальдес. - Ты - наш! Ты - жив!
Внезапный шквал налетает со стороны моря и ударяет по сцепившимся людям, отбрасывая их от кровавой черты, за которой клубится жадный мрак. Сосна вздрагивает, белые ветви скрипят и стонут на ветру, им вторит звонкий девичий смех. С верхушки дерева дождём сыплются голубые искры, и тьма сжимается и отступает ещё на шаг... на полшага...
А потом восточный край неба разгорается ярким золотом, охрой и киноварью. Первый тонкий луч прорывает стелющийся по земле туман, ночная тень сбегает с вершины горы, как вода сходит с прибрежных камней во время отлива; и как уходят с отливом ядовитые медузы - так чёрное безымянное существо колышется и тает в наступающем свете дня.
Алва рвётся следом, но они держат - родная кровь, холодная сталь, тёплые руки друзей... В последнем усилии он выгибается всем телом, будто пытаясь грудью прорвать невидимую преграду, отрезавшую ему дорогу обратно, - и с коротким горловым стоном падает у черты.
После криков, возни и ругани внезапная тишина кажется оглушительной, как выстрел из пушки. Растерянные, ошалевшие от пережитого, они толпятся вокруг поникшего тела. Елена кусает уголок шали - ей нельзя, нельзя, нельзя плакать! Марианна обнимает её, пытается увести, но девушка не двигается с места. Забыв обо всём, она смотрит, как моряки переворачивают Ворона на спину, и виконт Валме, поминая по очереди то святых, то кошек, расстёгивает на нём рубашку.
- Получилось? - шепчет кто-то из близнецов.
Марсель припадает ухом к груди Рокэ. Бьётся? Не бьётся? Не разобрать - так громко стучит в висках собственный пульс.
- Дайте-ка лучше я, - влезает Вальдес, бесцеремонно распихивая локтями остальных. Откуда ни возьмись, на свет появляется фляга со памятной чеканкой "Каммориста, 383". Откупорив флягу, Бешеный одной рукой ловко зажимает Ворону нос, а другой вливает ему в рот изрядную порцию адмиральского питья.
Страшное зелье действует мгновенно - Алва дёргается, сворачивается в клубок и заходится в приступе душераздирающего кашля. Насилу отдышавшись, он садится с перекошенным лицом, держась обеими руками за шею и с трудом втягивая в себя воздух. А потом сипло, но очень внятно проговаривает такую фразу на родном языке, что Вальдес восхищённо крутит головой, а Марсель ёжится, радуясь про себя, что присутствующие дамы не знают кэналлийского.
Отведя душу, Рокэ встряхивается - ну точно кот, выловленный из воды! - и встаёт на ноги. Его слегка пошатывает, но он выпрямляется сам, яростно сверкнув глазами на Луиджи, что сунулся было поддержать его. Перешагивает через запретную черту и поднимает с земли саблю.
Несколько секунд он разглядывает оружие, которым проложил себе путь к эшафоту Фердинанда Оллара; затем берётся голой рукой за отточенное лезвие и сжимает изо всех сил.
Между стиснутыми пальцами проступает кровь. Рокэ отнимает руку и долго, пристально смотрит на порезанную ладонь, на горячие красные капли, что скатываются по линии жизни и падают на землю, зарываясь в сухой вереск. Бездумно берёт протянутый платок, не замечая, кто его предложил, - а восходящее солнце за его спиной красит небо в цвет алвасетских холмов, и лёгкие кудрявые облака рассыпаются гранатовыми лепестками, обещая холодный и ясный день...
Елена нерешительно подаётся вперёд, но Марсель деликатно ловит её за локоть. В ответ на умоляющий взгляд он едва заметно качает головой - "не сейчас"; и принцесса, прикусив губку, отступает.
Берто скатывается с дерева с сапфировой цепью в руке. Отец принимает у него знак герцогского достоинства и протягивает Алве, но властитель Кэналлоа даже не смотрит на драгоценность, когда-то принадлежавшую ему.
- Вы... - зло и хрипло говорит он. - Вы...
И вдруг, махнув рукой, отворачивается и быстрым шагом идёт к тропе. Сбегает с откоса - и через мгновение уже мчится вниз, очертя голову, по самой крутизне; и его тень летит вслед за ним по склону - длинная, как чаячье крыло.
- Вот сумасшедший, право, - Марианна смеётся, но чёрные глаза полны почти материнской тревоги. - Он же простудится!
- Не простудится, - успокаивает её Вальдес. - Подружки проследят.
- Рвёт и мечет, - вздыхает Марсель, провожая взглядом гибкую чёрную фигуру, перелетающую с камня на камень. - Ну, держитесь, господа марикьяре. Теперь полетят головы...
- Полетят, - усмехается Альмейда. - Но не все и не сразу.
- Вот кому точно не поздоровится, так это Бешеному, - озабоченно говорит Джильди. - По иронии судьбы, Ротгер, ты вытащил из Заката единственного, кто может всерьёз задать тебе трёпку.
Вальдес смахивает рукавом несуществующую слезинку.
- Ах, как обидно снова становиться второй шпагой Талига, после того, как успел побыть первой, - сокрушается он. - Моё марикьярское самолюбие от этого ужасно страдает, но моё бергерское здравомыслие в лице ныне отсутствующего дядюшки Везелли подсказывает, что малое зло лучше великого. С Вороном, конечно, взвоешь, но без него-то совсем плохо. Девочки плачут - никакими бусами не утешишь, Альмейда на всех рычит, Салина ходит, как в воду опущенный, только скажешь "соберано" - под стол прячется...
- Я?! - вскидывается Диего, и все наконец-то хохочут с облегчением, только сейчас поверив, что всё хорошо и прежний, правильный порядок мира, треснувший было на Изломе, - восстановлен.
- А всё-таки, - голос герцога Эпинэ перекрывает общий смех, - мы его здорово обидели. Мы его спасли без разрешения. Этого он нам до смерти не простит.
- Простит, - отмахивается Марсель, глядя из-под ладони на склон горы. - Побесится, остынет и простит... Кстати, благородные доры, чей это рыжий мориск с краю коновязи?
- Это мой мориск, - беспокоится Робер. - А что?
Виконт сочувственно хлопает его по плечу.
- До вечера вы его точно не увидите.

@темы: Робер Эпинэ, Марсель Валме, Ротгер Вальдес, Рамон Альмейда, Елена Урготская, ОЭ, фанфики, Рокэ Алва, Салина, Савиньяки

@темы: Марсель Валме, ОЭ, фанфики, Рокэ Алва, Савиньяки, Сильвестр